Книга Город Лестниц - Роберт Джексон Беннетт

– Конечно, не буду. Я расследую смерть Ефрема исключительно для того, чтобы добраться до виновных. Остальное меня не интересует.

Винья кивает, губы ее растягиваются в широкой улыбке:

– Какая продуктивная у нас была встреча! Тайны, интриги, расследования! Историко-культурные реминисценции! Я скоро пришлю к тебе кое-кого кое-что забрать. Потому что мне кажется, что Ефрем не зря ездил в Мирград. И я думаю, что результаты его трудов скоро окажутся у тебя в руках.

Что в переводе означало: я знаю, что труд Ефрема дал результаты, и я высылаю за ним человека, чтобы ты не успела наложить на них руки.

– Благодарю, тетушка, – кивает Шара. – Я признательна за любую поддержку.

– Всегда пожалуйста, дорогая, – улыбается Винья. – Сила спецслужбы в оперативниках, ты же знаешь. Мы обязаны поддерживать наших иностранных агентов: работа делается не в кабинетах, а на земле, которой касаются грубые подошвы их сапог.

И она снова улыбается:

– Будь осторожна, дорогая, держи меня в курсе.

И протирает стекло кончиками пальцев.

Пока Шара пытается сообразить, из какой речи поперты эти пафосные строки, лицо тетушки растворяется, и она успевает пробормотать исчезающему изображению:

– В-всего наилучшего.

Люди говорят мне: о, вы великая женщина, ведь вы помогли каджу убить богов. Они говорят мне это со слезами на глазах. Дергают за рукава, за подол, пытаются коснуться руки. Словно бы я – бог.

А я им говорю: «Я не поднимала меч на богов. Я не убивала их. Я ни одной стрелы по ним не выпустила. Все сделал он, только он. Только он знал, как действует это оружие. А потом он умер и унес все свои секреты в могилу».

И правильно сделал. Людям не должно знать такие вещи.

По правде говоря, на Континенте нам почти не пришлось воевать. Боги умерли – или умирали. Земля умерла – или умирала. Мы видели ужасы, которых не описать словами. Да и не хочется их описывать. Война, большей частью, шла в наших душах.

Сопротивление нам оказывало только племя, которое другие континентцы называли Благословенными. Я так поняла, это были потомки брачных союзов между людьми и Божествами, плод противоестественной связи с богами или детьми богов. Эти существа собрали вокруг себя полуголодное и страдающее от болезней ополчение и пошли на нас войной.

Сражались они отчаянно, и я ненавидела Благословенных всеми фибрами души. Их так трудно было убить… О нет, не в неуязвимости или крепости рук и мышц было дело. С Благословенными была удача. Невозможная, невероятная удача. Они жили под заклятием вечной удачи, зачарованной, колдовской жизнью, ибо такова судьба детей богов. Хотя чем больше они смешивали кровь со смертными, тем больше слабели защитные чары.

И все же чары их не спасли. Мы низвергли и их. Мы безжалостно изничтожали их крохотные армии и заливали улицы их кровью. Мы складывали из их тел костры на городских площадях и смотрели, как они горят. И они горели точно так же, как трупы обычных мужчин и женщин. И детей.

И жители городов выходили на площади и смотрели на пламя этих костров. И мы видели, как вместе с телами истаивают в огне их надежды и сердца.

И я стояла и думала: останемся ли мы, солдаты Сайпура, людьми? Останемся ли мы женщинами и мужчинами, после того как убили и сожгли этих мужчин и этих женщин?

Таков был наш путь к победе.

Из «Воспоминаний Джиндай Сагреши, первой помощницы каджа»

Шара в шестой раз смотрит на часы и горько вздыхает: так и есть, половина четвертого. Еще рано.

Сегодня все пошло наперекосяк. Сигруда выпустили под залог к началу рабочего дня, поэтому, когда он приехал за университетской уборщицей, та уже ушла на работу. И хотя Шаре, как сотруднице Министерства, полномочия позволяли сделать многое, ворваться в университет и силой увести оттуда работника она не могла.

Итак. Уборщица вернется домой где-то через полтора часа. Шара сквозь зубы информирует Питри, что пойдет прогуляться. Тот начинает было протестовать, но она одаривает его таким взглядом, что бедняга замолкает на полуслове. И потом, на ней плащ с капюшоном, так что в ней не сразу признают сайпурку.

Перед Шарой разворачиваются извилистые улицы и проулки, она идет мимо влажных серых стен, по блестящим булыжникам мостовой, через ледяную кашицу цвета хаки. Нос отмерзает и становится хрупким и болезненно чувствительным, пальцы ног немеют от холода. Она-то хотела выйти подышать, чтобы проветриться, но параноидальные подозрения и сомнения стоят в голове густым туманом.

А потом она вскидывает взгляд и видит человека. И застывает на месте.

На человеке одеяние бледно-оранжевого цвета и… все. Ни обуви, ни шапки – более того, у него и волос нет, он совершенно лыс. И перчаток тоже нет. Руки у него голые и, как и лицо, смуглые от загара.

Шара изумленно таращится: невозможно. Этого просто не может быть. Это же… запрещено!

Поднимается ледяной, пронизывающий ветер. Но человеку в оранжевом все равно. Тут он замечает ее взгляд и благодушно улыбается:

– Вы что-то ищете?

Голос у него глубокий и веселый.

– Или вы просто хотите погреться?

И показывает пальцем вверх. Над ним висит вывеска: «Ночлежный дом „На улице Дровскани“».

– Я… не знаю, – бормочет Шара.

– Ну что ж… А может, вы хотите сделать пожертвование?

Шара задумывается и понимает, что этот человек ее не на шутку заинтриговал.

– Возможно…

– Прекрасно! – радостно вскрикивает тот. – В таком случае позвольте вам показать, чем мы тут занимаемся, – уверяю, вам понравится. Как мило и предусмотрительно с вашей стороны предложить нам вспомоществование в такой холодный день!

Шара следует за ним:

– Да…

– Люди даже из дому выходить не желают, не то что милостыню подавать…

– Да… Простите. Могу я задать вам один вопрос?

– Вы можете спросить меня, – тут он распахивает дверь, – все что захотите.

– Вы… олвостани?..

Тут он останавливается и оглядывается – вид у него немного растерянный и одновременно обиженный:

– Нет, – говорит он. – Это же противозаконно – служить Божеству. Разве нет?

Шара не знает, что сказать. Человек в оранжевом снова показывает блестящие зубы в улыбке, и они заходят в ночлежку.

Оборванцы и дрожащие от холода мужчины и женщины теснятся вокруг широкого и длинного очага, на котором булькает множество котелков. Кругом кашляют и постанывают, дети жалостно скулят.

– Но ваша одежда, – не унимается Шара. – Ваше поведение…

– А какое отношение, – парирует человек в оранжевом, – они имеют к Божественному?