Книга Обратная сила. Том 2. 1965 - 1982 - Александра Маринина

* * *

Школьные каникулы начались 29 декабря, и ребят из спортсекции сразу же увезли на сборы на какую-то турбазу, так что проблемы, куда девать сына в новогоднюю ночь, у Аллы и Андрея не возникло. На дачу в Переделкино ехали все вместе на машине Орловых.

– Выпить не смогу, – весело жаловался Александр Иванович, – мне еще вас назад везти. Ну что это за барство: непременно чтоб на машине ехать! Отлично добрались бы на электричке, и никаких проблем со спиртным.

– Вот именно, – строго отозвалась Людмила Анатольевна, – что никаких проблем со спиртным. Тебе нельзя, у тебя сердце. А машина тебя дисциплинирует.

Максуд Рустамов, или просто Макс, оказался хлебосольным и гостеприимным хозяином. Дважды разведенный, он вполне довольствовался необременительными отношениями с разными красивыми женщинами, одна из которых в данный момент исполняла роль хозяйки дома. Гости, как выяснилось, начали съезжаться еще днем, и к приезду Орловых с Аллой и Андреем дом гудел голосами, отчасти уже изрядно нетрезвыми. Людмила Анатольевна обнялась и поцеловалась почти с каждым, и Орлов понял, что жена действительно хорошо знакома с этими людьми.

Разговоры велись главным образом вокруг ввода советских войск в Афганистан, произошедшего несколько дней назад. Мнения разделились: одни считали, что вся военная операция закончится довольно быстро, другие предвещали грядущую катастрофу. Потом перешли к обсуждению только что состоявшейся премьеры фильма «Осенний марафон» и с пеной у рта спорили о том, являются ли слабость и мягкотелость исконно присущими русской интеллигенции или же личность Бузыкина, главного героя фильма, есть порождение советского образа жизни. Кто-то из присутствующих яростно защищал этого героя, утверждая, что нежелание причинить боль жене, с которой прожил много лет, никак не является свидетельством слабости. В ответ звучали реплики о том, что Бузыкин и любовницу свою на самом деле не любит, он от нее устал, но по слабости характера не может послать молодую женщину подальше…

Под бой курантов выпили шампанского, потом кто-то из коллег Хвыли по режиссерскому цеху начал критиковать показанный в ноябре по телевидению сериал «Место встречи изменить нельзя», после чего разговор плавно съехал на Высоцкого и превратился в разбор его стихов. Разбор этот был, разумеется, не литературно-критическим, а скорее политическим, с анализом подтекста и поиском всяческих аллюзий. Потом кто-то взял в руки гитару, и зазвучали сперва песни Высоцкого, потом Галича…

Александр Иванович участия в беседах почти не принимал. Он просто наслаждался присутствием Аллы и радовался, что Люсеньке так весело, так интересно. Он чувствовал себя немного неловко, как почти всегда чувствуют себя в нетрезвой развеселой компании те, кто не пьет. Макс Рустамов предложить поднять бокалы за Людмилу Анатольевну Орлову:

– Благодаря этой необыкновенной женщине мы с Андреем создадим пьесу, от которой весь мир вздрогнет! – самоуверенно заявил драматург. – Сначала пьесу, а потом спектакль! «Таганку» за пояс заткнем!

Люсенька смутилась, но было видно, что ей приятно.

– За нашу Люсеньку! – подхватил Хвыля. – За нашу музу!

Одной рукой Андрей Викторович держал налитую до краев рюмку, другой крепко обнял и прижал к себе стоящую рядом жену Орлова.

Часам к четырем ночи компания заметно поредела: те, кто начал праздновать еще днем, устали и заснули – кто сидя на диване и привалившись друг к другу, кто прямо за столом, уронив голову на руки, некоторым счастливчикам повезло успеть занять спальные места в других комнатах. Те, кому удалось сохранить форму и относительную ясность сознания, повели уже совсем другие разговоры – тихие, неспешные, серьезные. О том, что означают, с точки зрения экономических перспектив, введенные в минувшем году «наценки в предприятиях общепита». О том, к каким последствиям для Израиля приведет Исламская революция в Иране: смещение лидера Ирана Мохаммеда Реза Пехлеви означало, что в исламском мире не останется ни одного государства, поддерживающего Израиль. И конечно же, говорили об альманахе «Метрополь», созданном всего в двенадцати экземплярах и вызвавшем невероятную бурю скандалов в Союзе писателей СССР.

Кто-то включил магнитофон, зазвучали романтические песни в исполнении Джо Дассена. Хвыля танцевал с Люсенькой, Макс Рустамов – с Аллой. К Орлову подошла подруга Рустамова, Инна, блондинка с точеным личиком и изящной фигуркой.

– Почему наш известный адвокат скучает? – игриво спросила она. – Это плохо. Надо быть веселым и пригласить даму на танец.

– Я плохой танцор, – с улыбкой ответил Александр Иванович.

– В таком случае даму нужно пригласить покурить на крылечке, – не отступала Инна.

Орлов ничего не имел против того, чтобы выйти на свежий воздух: в доме было уже изрядно накурено. Он подал Инне невесомую пушистую шубку, надел дубленку и распахнул дверь на крыльцо. Звезд не видно, и все вокруг казалось вовсе не праздничным, а каким-то мрачным и тяжелым. Даже белизна снега выглядела грязной. Шапку Орлов надевать не стал, и на улице у него сразу защипало уши.

Инна закурила и привалилась к нему всем телом. Орлов понял, что подруга хозяина дачи изрядно пьяна. Сделав несколько затяжек, молодая женщина подняла голову и повернула ее к Орлову так, что ее губы оказались совсем близко от его лица.

– Не понимаю, – проговорила она.

От нее пахло хорошими духами, перегаром и чесноком, который в изобилии присутствовал во всех поданных на новогодний стол блюдах, кроме, разумеется, десерта. Александр Иванович с трудом подавил желание поморщиться и отвернуться.

– Чего не понимаете?

– Этого расклада. Простой обмен был бы намного элегантнее, вы не находите? Для чего нужна вся эта провинциальная вышивка крестиком? Если уж вышивать, то более сложным стежком.

«Пьяный бред», – подумал Орлов. А вслух произнес:

– Пойдемте в дом, вы простудитесь.

– Я в шубе, мне тепло.

– Тогда хотя бы застегнитесь, мороз ведь сильный.

– А вы за меня не волнуйтесь, – огрызнулась Инна неожиданно трезвым и сердитым голосом.

Резким движением швырнув окурок в сугроб, она развернулась и ушла в дом. Орлов еще некоторое время постоял в одиночестве, наслаждаясь чистым морозным воздухом.

Он посмотрел на часы и подумал, что пора бы уже возвращаться в Москву, но решил постоять на крыльце еще немножко. Какое-то смутное чувство шевелилось внутри, не то эмоция, не то мысль, и Орлову казалось, что вот еще мгновение – и она станет яркой, отчетливой и осознанной. Александр Иванович сделал несколько глубоких вдохов и вдруг подумал: «Кто я такой? Я перестал быть Михаилом Штейнбергом, но так и не стал Александром Орловым. У меня есть дочь и внук, но я не могу быть для них ни отцом, ни дедом. У меня есть профессия, в которой я живу честно и добросовестно, вкладывая все имеющиеся способности, но не отдавая ей душу, потому что эта профессия – не моя. Я должен был стать врачом. Я хотел стать врачом. Я мечтал стать врачом. Это было моим призванием. Но я испугался трудностей. Я не хотел проверок и подозрений. Я боялся, что меня посадят, как сажали сотни и тысячи других. И еще я боялся стать жертвой антисемитизма. Откуда у людей эта ненависть к евреям? Я хороший муж и вроде бы неплохой отец, но Орловым я так и не стал, сознательно обрывая все корни, связывающие меня с чужим прошлым. Люсенька никогда не могла понять, почему я не интересуюсь историей предков Орлова, а разве я мог ей объяснить, как мне больно и страшно даже говорить об этом? У меня есть тайна от жены и сына, а это автоматически означает, что я не имею права считать себя хорошим мужем и хорошим отцом. Искренности нет, полной открытости и доверия. Да, я ни разу не изменил Люсеньке за все годы нашего брака, но разве этого достаточно, чтобы именовать себя «хорошим мужем»? Я лгал ей. Лгал все эти годы. Значит, и как Орлов я тоже не состоялся. От еврейства отказался, русским не стал. Так что же я такое? Кто я?»