Книга Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти - Майкл Муркок

В перьях, переливающихся водой, кою он с каждым жестом повсюду разбрызгивал, поэт объявил о намерении прочесть недавние станцы из длинной эпической жесты, писомой последние шесть лет, названием «Атаргатис, или Небесная Дева».

– Как вы помните, Ваше Величество, сир Фелицит, Рыцарь-Пастух, совсем недавно расстался с сиром Геметом, Рыцарем-Отшельником, что вновь наставил его на истинный путь в поисках Двора Королевы Атаргатис. Однако, прежде чем достичь Двора, он должен пережить множество иных приключений, из коих всякое научивает его следующему уроку и тем готовит к положению Защитника Королевы, объемлющего Мудрость, Умеренность и Справедливость внутри себя, а равно Храбрость, Добродетель и Милость. – Водяная бусина прокатилась по его клюву и плеснулась на костюмированную ногу.

– Мы помним вашу историю, мастер Уэлдрейк, и обратились в слух в ощутительном и приятственном предвосхищении ее продолжения, – элегантно ответствовала Майская Королева, пока стихотворец извлекал закапанный томик из оперения и прочищал горло.

По лесу сумрачну прекрасный рыцарь наш,

Колеблем страхом, без поспешности плутал,

Вдруг расступился перед ним лесной пейзаж:

Там дровосек, высок, удало разрубал

Священный дуб, а с ним и мелколистный вяз,

Рябину скромную и ясень благородный,

Стволы и ветви топором кромсая враз;

Тут крикнул ФЕЛИЦИТ ему остановиться,

Копью в знак мира позволяя опуститься.

«Как звать тебя, о дровосек? – он вопросил. —

Ты дюж весьма, широк бедром, могуч плечом;

Молю, скажи, зачем ты не жалеешь сил,

Сосну и тис круша бесщадным топором,

Корням невинным истреблением грозя?

Ведь лес здоров, и он веками буйно рос,

Ты ж губишь зелень, в плоть ее топор вонзя.

Зачем устроил ты сей гибельный покос?

Как звать тебя, о дровосек? Таков вопрос».

Кудрей серебряных сиянье целиком

Лик дровосека укрывает, как волна,

И борода его златым мерцает льдом,

И грудь железная черна и зелена,

Глаза блестят, как две свирепые звезды,

А члены розами горят из темноты.

Вдруг от гиганта рыцарь скорбно отступил.

«Я ХРОНОС, Времени Сатрап! – тот отвечает. —

И УРАВНИТЕЛЬ, мой топор, всё подчиняет!»

«Ведь правда в том, – свою он речь спокойно длит, —

Что в Равновесье Жизнь и Смерть пребыть должны;

Раз Человек не в силах выбрать, с толку сбит,

Богами мне и Жизнь, и Смерть подчинены:

Час сменит час, и день за днем всегда бежит,

И смену лет топор мой верный сторожит».

«То суд неправедный, – промолвил ФЕЛИЦИТ, —

Из-за него горюет всяк, ища ответ:

Коль все умрут, зачем являться им на свет?»

«Круг замкнут времени, а равно горних сфер,

Меж тем начетверо путь смертных разделен,

Как год, опричь своих времен, не знает мер.

Сим боги Знак дают тому, кто был рожден:

Когда, последних лет достигнув, он увянет,

Ему родиться вновь однажды суждено.

Пусть СМЕРТИ длань в небытие его утянет,

Губами нежными дарует ЖИЗНЬ дыханье,

Весна придет, отметив тем зимы скончанье».

«Как верно, – молвил ФЕЛИЦИТ, беря бразды,—

Все гибнут, дабы в скором времени ожить,

И если, ХРОНОС, боль несут твои труды,

Они и радость помогают нам продлить.

Коль вновь поеду через час я сей тропой,

Не видеть мне тобою учиненной бойни:

В цвету деревья, доброзрачен куст любой,

И величаво ввысь НАДЕЖДА воспаряет,

И ГЛОРИЯ златой Весной всемудро управляет!»

Невзирая на ливень, то был миг Уэлдрейка. Не нашлось среди собравшихся ни единой души, что не возжглась от идеалов и мудрости его эпических строк, кроме, быть может, Уны, графини Скайской, влившейся в общую овацию, однако умудрявшейся хлопать в ладоши чуточку не в такт с прочими. Даже сам Уэлдрейк принимал поздравления изящнее обычного, приведя Уну к убеждению в том, что он наконец согласился учесть запросы слушателей и намерен потакать их вкусам, нежели собственному.

Дождь перестал. Засветило сквозь тучу маленькое солнце. Навесы были разобраны, свернуты и оттащены в сторонку. Любопытная лань продолжала, жуя, глядеть на людей из сверкучей благоуханной дубравы.

– Видите, мастер Уэлдрейк, ваши слова изгнали серость небес и выманили солнышко из укрытия! – льстила Майская Королева, продвигаясь к оплетенному лавром Древу, дабы припасть к нему и рассмеяться; музыканты между тем появились вновь, с тамбурином, рожком и флейтой, и тут же смешались с придворными, и каждый, взявши ленту ткани, принялся танцевать, кружась так и эдак, припутывая поюневшую, веселящуюся Глориану к мощной опоре Весны, привязывая невинную, огненновласую гигантессу столь прочно, как лорд Монфалькон скрепил ее с ее Долгом.

Монфалькон вновь был на балконе. Ранее он выходил, чтобы послушать стихи Эрнеста Уэлдрейка, теперь же тревожился, наблюдая радостный Двор, окруживший и сковывавший свой Идеал (при всем при том цепи были из маргариток и шелка), и содрогнулся всем телом, обуздывая порыв ринуться немедля в парк и заорать, дабы ее освободили. Он усмирил себя, глубоко вздохнул и улыбнулся собственному неразумию. Вот-вот из дворца покажется сир Танкред, сразу после того, как Королева произнесет свои слова, и ее вызволит. На сей раз стихи были авторства мастера Уоллиса, Секретаря Высокой Речи. (Монфалькон находил их сухими и стерильными в сравнении с творением мастера Уэлдрейка.)

Найдется ль Рыцарства достойный образец

Вернуть свободу Королеве наконец? —

возопила Глориана и стала ожидательно глядеть в парк, в сторону двери, посредством коей должен явиться Воитель.

Сира Танкреда было не видать.

Графиня Скайская обнаружила, что вдруг сделалась бдительной, и спросила себя, с какой же стати. Вероятно, с той, что сир Танкред, вечно рвущийся представиться Королеве в привычных ролях, был расположен выступать на сцену скорее слишком рано, чем слишком поздно.

Глориана потрясла головой и пропела свой куплет второй раз.

Водворилась тишина. Вода звучно капала с окружающих деревьев, с поручней высокой Тропы-меж-Дерев. Похрустывание, сопроводившее движения лани, подчеркивало всеобщую недвижность. Солнце исчезло.

И в сию затихшую, растерянную толчею ввалился, пошатываясь, сир Танкред. Он не надел золотой шлем, его золотые, причудливые доспехи были застегнуты лишь наполовину. Незакрепленные пластины болтались и гремели сообразно его шагам.

Резкий, задыхающийся крик леди Блудд эхом отразили ее соратники по труппе.

– Сир Танкред! – Королева пыталась высвободиться из пут, но те держали ее крепче некуда.