Книга Рандеву и другие рассказы - Дафна дю Морье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Казалось, что на деревьях Риджент-парка уже проглядывает зелень, словно тугие почки вот-вот лопнут и совсем раскроются. На лужайке виднелся первый крокус, желтый и толстый. Где-то пела птичка. Больной подозвал такси, влез в него и забился в угол, надвинув на глаза шляпу.
Она, как всегда, заставляла себя ждать. Десять минут, четверть часа… Но ему было все равно. А обычно он волновался, нервничал, без конца вынимал часы, вскакивал, принимался расхаживать туда-сюда. Сегодня все это уже не имело значения. Впервые в жизни ему не хотелось ее видеть. Хорошо бы ему сказали, что она звонила предупредить: сегодня не получится. Или нет – прислала бы телеграмму, что ей срочно пришлось уехать. Он чувствовал, что, увидев ее, не сможет сохранить присутствие духа. Если бы ее не было, он сумел бы забыться. Ни о чем не думал бы и не волновался. Но если она придет, если они будут вдвоем – тогда другое дело, тогда он сразу сникнет. Он припомнил глубокие кожаные кресла в приемной у доктора: если бы все вокруг помогало забыться!
Да, без нее было бы легче. А вдруг ему повезет? Она сегодня придет и скажет: «Я тебя больше не люблю. Между нами все кончено. Мы никогда не увидимся».
И совершенно неважно, насколько больно от этих слов станет ему; главное – не сделать больно ей. Она просто уйдет, беспечная, безрассудная. Забудет про него и пустится на поиски новых людей, новых мест. И ей не будет больно. Его несчастье останется тайной. Она просто ничего не узнает. И тогда – все в порядке, не о чем больше беспокоиться. Ведь теперь ему, как ни крути, надо прекратить беспокоиться о чем бы то ни было.
А если она появится сегодня – такая же, как всегда, – то он пропал.
Он понятия не имел, как ей сказать. Она просто не поймет. Поглядит на него широко раскрытыми глазами. «Но, милый… милый, это же ничего не меняет в нашей жизни. Ничего не меняет». Ей невдомек, что каждое ее слово – новая пытка, острый нож, который вонзается в него все глубже и поворачивается все резче.
Он хорошо ее знал. Он ясно видел, как она задумается на минутку, покусывая губку и представляя себе картину будущего, – ничего не понимающая, юная, романтичная, смешная.
– Я буду о тебе заботиться… Я тебя никогда не брошу. Мы вместе куда-нибудь уедем. – И в волнении схватит его за руку. – У нас все будет хорошо, правда?
Она не способна понять, что именно случилось и что будет происходить в дальнейшем. Вместо этого поверит в придуманную картинку: она ведь ничего не смыслит, она ведь женщина, она ведь любит его!
Закроет глаза и начнет мечтать: вот солнечный край, горы, озеро, вот он, ее возлюбленный, сидит в шезлонге, а вот она рядом с ним – кормит его виноградом. Вот она кладет голову ему на плечо, гордая своей силой, любящая его беспомощность, опекающая его, как мать ребенка. Он так хорошо ее знал. Именно это она себе и представит.
А он не рисовал в воображении никаких картин. Он видел только правду – голую, отвратительную, нерасцвеченную. Будущее не сулило ему ничего красивого. Только существование, которое можно назвать смертью до смерти: полная зависимость от чужого милосердия, неспособность защитить, любить, дать жизнь. Он-то все это сознавал.
Он поднял голову и увидел, как она идет к нему по улице, почти бежит, понимая, что опаздывает. Она помахала ему рукой, и даже с такого расстояния он видел, что она смеется.
В руках у нее была муфта. Маленькая, пушистая, смешная, словно мягкая игрушка. Меховой воротник, меховая шапочка. Кончик носа розовый от холода, а глаза – как у малиновки, круглые и любопытные. Вся она напоминала маленькую птичку. Подбежала к нему, задыхаясь, и схватила за руку.
– Милый… если бы ты только знал, – заговорила она, – если бы ты только знал! Я столько времени добиралась. Надо было столько всего купить, и сделать прическу, и еще обязательно успеть на примерку нового платья. Ты давно ждешь?
Он с улыбкой покачал головой.
– Правда? – спросила она и затараторила, не дожидаясь ответа: – Но главное, почему я опоздала, – потому что не стала брать такси. Ужасно захотелось прогуляться. Такой чудный, чудный день! Я волшебно себя чувствую… Просто не знаю, как тебе объяснить. Мне кажется, что жизнь прекрасна, прямо хочется прижать ее к себе, сильно-сильно, а потом закрыть глаза и глубоко вдохнуть – вот так…
Она глубоко вдохнула, прикусила нижнюю губку, посмотрела на него и расхохоталась. Он ничего не отвечал. Просто смотрел на нее, глупо улыбаясь.
– Ты, наверное, думаешь, что я сошла с ума, – сказала она, пожимая плечами. – Ну ладно, пойдем. Я ужасно голодна, надо срочно пообедать. Но неужели ты не понимаешь того, что я говорю про погоду? Неужели ты не чувствуешь то же самое? Я сегодня проснулась, а солнце светит прямо в окно мне на подушку. И в этом луче света – миллион пылинок, совершенно золотых. И запах деревьев с площади. Ты чувствуешь этот запах? Набухших почек, клейких листочков, солнца на белом тротуаре?
Он осторожно перевел ее через улицу: она никогда не смотрела по сторонам. Но по-прежнему ничего не мог сказать.
– Я решила, что день сегодня особенный, – продолжала она. – В такой день все вокруг хорошо, и люди добрые, и жизнь совершенно прекрасна. Милый, нельзя быть несчастным в такой день, ведь правда? Надо просто смотреть, дышать, чувствовать, вдыхать запахи – и все, этого довольно. Ведь правда?
Они встали на островке посреди улицы, ожидая, пока пройдут машины. Высоко в небе парил аэроплан – точь-в-точь золотая стрела, пущенная прямо в солнце. Они подняли головы, наблюдая за ним, и до них донеслось чуть слышное гудение – словно пчела жужжала в далеком саду. Глядя в небо, он подумал о том, какую радость доставляет движение. Вот эта золотая стрела аэроплана, пересекающая небо подобно лучу света; плывущие по воде корабли; лошади на вересковой пустоши – какое счастье скакать верхом и чувствовать бьющий в лицо ветер. Или идти с собаками по пашне, или одному бродить по мокрым лесам, где темная листва даже не шевельнется от ветра, или ребенком носиться по песчаному пляжу…
Он тоже закрыл глаза и глубоко вдохнул. Потом открыл их, улыбнулся и сказал:
– Да, жизнь прекрасна. Просто прекрасна, правда?
Машины остановились, и они перешли на другую сторону улицы.
– Должно быть, только в начале весны бывает такое чувство, – сказала она. – И наверное, оно скоро пройдет. Ты как думаешь?
– Не знаю, – ответил он.
– Я постараюсь сохранить его здесь, – она приложила руку к груди, – поближе к сердцу, отсюда оно не убежит. Дрожит, как птица, которая хочет улететь. Чувствуешь, чувствуешь?
Она прижала его руку к своему сердцу.
– Слышишь, как бьет крылышками? – смеялась она. – Слышишь? Его не просто удержать, но мы удержим. Правда?
– Конечно, – ответил он.
Она отцепила букетик фиалок от своего корсажа.
– Смотри, что у меня есть, – сказала она. – Купила за минуту до того, как тебя увидела. Они были еще влажные и блестели на солнце. Я представила, что собрала их в поле и они покрыты росой. Понюхай, как пахнут!