Книга Судьба империи. Русский взгляд на европейскую цивилизацию - Тимофей Сергейцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Предстоящий либеральный мятеж – союз сверхобогатившейся либеральной элиты и ее клиентуры – все равно собирается разрушить этот неустойчивый договор и отомстить за 2012 год. Для начала будет нагнетаться истерика. Отступать им некуда – вывозимые из страны доходы сверхбогатых или затраты на импортное потребление их сервиса первоначально образовывались в рублях, так как их источником является бюджет. Если считать, что падение рубля должно быть не меньше, чем в 1998-м, и это как раз необходимое для России условие суверенизации политики и экономики вместе взятых, то на такое сокращение своих доходов «сторона» общественного договора пойти не может никак. Она не сможет поддерживать ставший привычным образ жизни и уровень валютных расходов.
С другой стороны, продолжать кормить и население, и либералов с их фантазиями о масштабной приватизации земли, «Газпрома», медицины и образования (две последние сферы уже поданы под шумок на стол) при стоимости доллара 120 рублей дальше невозможно. Надо выбирать. В общественном договоре должны поменяться не только условия, но и участники. Нужно создавать новый, гораздо более широкий класс, который будет заниматься не только потреблением, но и созданием общих благ, откажется от стремления к сверхдоходам и получит представительство в системе власти.
Новый общественный договор потребует не только реформы партийного поля с декларацией действительно левых партий, оформляющих реалистичные социальные гарантии и защищающих социалистические институты, в том числе путем их прямой легализации, и появлением реально правых партий, требующих правовых гарантий для профессий на гражданско-правовом договоре (свободных профессий) и подлинного современного предпринимательства. Он потребует активной социально-инженерной и политической работы по созданию, оформлению и развитию самой этой профессиональной и предпринимательской среды, о чем вообще пока не шла речь. Все, что говорят общественные организации, заменяющие нам справа недостающую часть партийного спектра, – это повтор абстрактной либеральной риторики 1990-х из XX века, устаревшей уже с приходом Путина. Это по форме. А по содержанию, когда слушаешь г-на Титова, то складывается стойкое представление, что речь идет вообще о XIX веке: дайте патенты, уберите налоги. Но про тогдашнее стихийное, естественно-историческое предпринимательство все объяснил уже Й. Шумпетер – оно никогда не было путем к богатству, это социальная роль пострадавших. Абсолютное большинство предпринимателей разорялось, и они были основной социальной подушкой, бравшей на себя риски экономического развития – и коммерческие, и управленческие, и собственно финансовые, и технологические. С тех пор социум это понял. Дураков нет. И экономическая деятельность стала на порядок сложнее. Если мы хотим, чтобы у нас предпринимательская деятельность в принципе была, мы ее должны организовать. Людей нужно подбирать, учить, направлять на решение конкретных задач, обеспечивать кредитами и страховками, отразить подлинные риски этой деятельности в правовой системе. В противном случае под предпринимателей по-прежнему будут рядиться приватизаторы и конкистадоры бюджета.
Сказанное не означает, что реформированное правовое поле должно бороться за власть. Ни при каких условиях не может власть принадлежать предпринимателям, честь им и хвала. Они – агенты развития. Они рискуют, отказавшись от социальных гарантий, от найма. И власть никогда им в истории и не принадлежала. Не надо путать их с владельцами сверхкрупных состояний, приобретение которых не имеет никакого отношения ни к развитию, ни к предпринимательству еще со времен Древнего Рима.
Партии в нашей политической системе в принципе не должны вести борьбу за власть, они должны обеспечивать содержание ее деятельности. Партийная дискуссия должна состоять не в выдвижении привлекательных «электоральных программ», а в поиске решения общих проблем, то есть того, что решения как раз не имеет, но требует. Оппозиция – это критика оснований и поиск альтернативных решений, а не «долой царя», да еще в пользу внешнеполитического противника.
Наконец, многопартийность (или двухпартийность) везде в мире, где это работает, – это не политтехнологическая однодневка для обналичивания электоральных дивидендов, а оформление исторически сложившихся политических сил конкретной страны. В США две партии – это Север и Юг, федералы и конфедераты. У англичан – те, кто за короля, и те, кто за парламент, плюс представители труда, появившиеся позже. В Италии – католики и фашисты против коммунистов и антифашистов. «Единая Россия» с сателлитами – это обреченный исторический наследник КПСС, суть которой «ЕР» воспроизвести не в состоянии. От китайского пути перехода мы отказались. Без исторически собственных, основанных на реально существующих наших собственных общественных течениях двух (или более) партий, принцип многопартийности работать не будет. Либо партии тут будут просто ни при чем. Каковы они, эти исторически обоснованные партии? «Красные» и «белые»? «Славянофилы» и «западники»? Возможно, и то и другое. При условии, что все они верны стране и государству.
Подчеркнем еще раз, что в любом случае нам необходимо политически признать тотальную (вертикальную и горизонтальную) солидарность, основанную на предусмотрительности в отношении будущего не менее чем на три поколения (правнуки), основой государства, т. е. политически признать социализм. Иначе народ будет тянуться за ним в Европу, справедливо считая, что он там должен быть, но где его уже нет. Это главное лекарство от украинского синдрома.
Вернемся к вопросу о богатстве. Какой бы ни была интенсивность создания богатства, она неизбежно производна от уже имеющегося, сконцентрированного богатства, в чем бы оно ни заключалось – в сумме технологий, в культуре, даже в деньгах (такое богатство исторически мгновенно), в торговых и деловых связях и пр. А наличное богатство, в свою очередь, определяется накоплением, возможности которого существенно ограничены риском прямой утраты. В накоплении как в основном экономическом процессе, как в историческом содержании экономической деятельности, которая ведется ради расширения возможностей сверхбиологического воспроизводства человека, ясно видна его хозяйственная сущность. Да, современная хозяйственная деятельность управляется деньгами, организуется с помощью денег, то есть экономически, монетарно. Собственно, экономика изначально и есть денежное управление хозяйственной деятельностью, ее монетизация. Но накапливаются не деньги. Накопление есть хозяйственная (и тем самым экономическая) форма процесса создания, роста и развития территории – в том ее понимании, которое введено в первой части статьи. Накапливать богатство можно только с помощью собственных организованностей, «вещей» территории – инфраструктуры. Знания, промышленное оборудование, обученные люди, торговые отношения, сама масса товаров постоянно обновляются, могут быть тем или иным способом мобилизованы, но доступный объем такой мобильности все равно ограничен осуществленным накоплением. Если отталкиваться не от чего, экономический цикл запустить очень трудно, если не невозможно. Экономика как экономия, как сбережение и есть накопление, а не просто уменьшение каких-то актуальных расходов. Что накапливают Греция, Португалия и другие страны, обязанные сейчас экономить? Ничего. Просто они должны расплатиться по долгам. И с процентами. То есть быть источником финансовой прибыли. Из накопления они исключены.