Книга Над пропастью жизнь ярче - Анна и Сергей Литвиновы

– Мам, – с недоверием взглянула девушка, – чего ты такая добрая?

Родители переглянулись. Отец пробормотал:

– Ну, ты ведь наша дочь. Хоть и напортачила.

– А ребенок твой – вообще не виноват! – подхватила мама.

Александра отступила на шаг:

– Откуда вы знаете?!

– Врач твоя позвонила.

«Вот дрянь», – пронеслось у Саши.

Сейчас опять начнется: вынос мозга, упреки, мораль.

– Ладно, – решительно произнесла мама, – я грею ужин. Какие разговоры на пустой желудок?

И скрылась в кухне.

– Переоденься, Сашуля, – улыбнулся отец. – Твой любимый халатик мы постирали, погладили. В твоей комнате за дверью висит.

«Что-то им надо от меня!»

Девушка прошла к себе. Не раздеваясь, плюхнулась на аккуратно застеленную кровать. Книжки расставлены ровнехонько, стол противно чист. Никакой ностальгии по прежнему месту жительства она не испытывала.

«Но что же им надо от меня? Хотят, может, чтобы я от своей доли в квартире отказалась?»

Нет, слишком, пожалуй, круто, даже для ее неласковых, не очень родных родителей.

Но ведь зачем-то ноги привели ее сами в родной двор? Точно в то время, когда с работы возвращался отец?

После ужина девушка узнала зачем.

– Саша, – твердо произнесла мама. – Мы с твоим папой все обсудили и решили: ты должна обязательно родить этого ребенка. Врач нас заверила: при определенных усилиях он будет здоровым. Зачем же губить невинную жизнь?

– Э-э-э… А что дальше? – осторожно спросила девушка.

– А дальше мы с отцом его усыновим. Или удочерим. Малыш будет расти в хорошей семье, в нормальных условиях.

– Отличный план, – иронически протянула Александра. – А как же я?

Мама не колебалась ни секунды: видимо, успели обсудить с отцом все детали.

– А ты будешь его старшей сестрой. Можешь видеться, играть, воспитывать, ублажать – когда и сколько угодно.

– Но почему тогда мне просто мамой не стать?

– Саша, – виновато поморщился отец, – ты ведь э… больна. И не ведаешь, к сожалению, сколько тебе отпущено. Не можешь предугадать, как проживешь эти годы. Вдруг тебе придется постоянно по больницам скитаться? Я читал: иногда такая болезнь может очень тяжко проходить. Хочешь, чтобы ребенок все знал? Страдал? Чтобы на него пальцем показывали?

– В нормальных семьях, если вдруг тяжелая болезнь, все обычно сплачиваются, объединяются, чтобы вместе помочь тому, кому плохо, – вздохнула девушка.

– Но ты ведь, прости, не онкологией больна, – саркастически проговорила Ольга Егоровна.

– Нет, Сашенька, – торопливо произнес отец, – мы все понимаем и тебя очень любим. Но зачем ребенку такой стресс?

– То есть я вам рожаю игрушку. Нормального, без черной метки, малыша. А вы предпринимаете попытку номер два. Вырастить из нового ребенка успешного, талантливого. Кем можно хвастаться и гордиться. А если опять брачок выйдет? Что тогда? Тоже из дома погоните?

– Саша, ну зачем ты так, – грустно вздохнул отец.

А мама вкрадчиво добавила:

– Мы предлагаем тебе самый лучший вариант! Ты все равно не сможешь растить маленького одна.

– А просто помогать мне его растить – вам в голову не приходило?

Мама досадливо отвернулась. А папа торопливо сказал:

– Не вопрос. Можем и помогать. Но ты подумай о ребенке, глупая голова. Латентная стадия твоей болезни – шесть-семь лет. Какая будет травма для маленького человечка, когда ты начнешь рассыпаться у него на глазах!

– Спасибо, папа. Ты очень образен.

Подключилась Ольга Егоровна:

– Понимаешь, ты всегда сможешь видеть сына или дочь! Всегда! Но если в больницу, надолго, попадет старшая сестра, это куда менее страшно, чем лишиться мамы.

* * *

– И они меня в итоге уговорили, – мрачно закончила Александра.

– Саша, – Зиновий смотрел на нее – и не верил, – у нас с тобой есть ребенок?! И ты мне за три года ни разу об этом даже не намекнула?!

– Ох, Зин, – снова завсхлипывала она. – Да я сколько собиралась! Каждый день с того раза, как ты тогда во Владимире, в лесу, объявился!

– И что тебя останавливало? – ледяным тоном спросил он.

Девушка взглянула затравленно:

– Так они… они, родители, просто обманули меня! Когда Сонечка родилась – такие сладкие были! Вместе растить ее будем, чуть ли не жить в одном доме звали! А как только я подписала документы на отказ – сразу все по-другому. Мама, оказывается, – моя мама! – беременность имитировала. Живот накладной носила! Я-то не знала, я все эти семь месяцев в инфекционной больнице пролежала, на сохранении. А теперь выяснилось: они с самого начала хотели Соню у меня просто отобрать и все. Говорят: дома мне появляться вообще нельзя, а то соседи увидят, пойдут ненужные разговоры. И вообще, ребенку себя нужно иден-ти-фи-ци-ро-вать с одной мамой. Я настаивала, и они тогда банально пугать начали: в монастырь, мол, сообщат, что у меня СПИД. Ну и что мне было делать? Забирать у них Сонечку и уходить – только куда? Да они вдобавок грозились: «Мы в милицию заявим, что ты нашу дочь украла. Ты ребенку никто». Пришли мы с ними в итоге к соглашению: будут слать мне фотки, видео. И я… я уехала.

Саша снова заревела.

Он прижал ее к себе:

– Заинька моя, милая! Да я не осуждаю тебя! Но почему, почему ты столько молчала?!

– Зин… говорю тебе: боялась я. Понимала: ты захочешь немедленно Соньку забрать. Но как? Тебя – ее отца – вообще нет. Умер в больнице. Новые документы, сам говорил, откровенная липа. А родители мои «замечательные» сказали ясно: они добром Соню не отдадут. И мне страшно стало. Мы начнем с ними воевать, станет известно, что ты жив. Сразу всплывет все, что мы натворили… Та обменка… Кольцо…

Запыхалась после своей горячей речи. Откинулась на подушки, пробормотала:

– Да, наверно, и правы они. Что мне осталось? Год в лучшем случае вот такого существования жалкого?! Какая из меня мать?

– Чушь, Сашка, чушь. И еще раз чушь! – вскипел Зиновий. – Все будет хорошо. И ты встанешь на ноги, и родителей твоих убедим по-хорошему. А не получится – заберем дочку силой.

Она смотрела на него одновременно благодарно и виновато.

Зиновий буркнул:

– Хотя бы фотографию покажи.

И долго разглядывал худенькую большеглазую девочку.

«Лицо у него глупое, как у всех отцов, когда на деток своих смотрят», – подумала Саша.

И счастливо улыбнулась. Спросила:

– Так ты по-прежнему настаиваешь, что тогда – перед карнавалом – был в презервативе?