Книга Последний Иерофант. Роман начала века о его конце - Владимир Шевельков

— Ну-у! Чувствовал — веришь? что найду тебя в конце концов! Легок ты на помине, Андрюша. Что ты, что ты, друг мой родной! — обладатель знакомого голоса предупредительно положил ладони адвокату на плечи и бережно усадил его. — Нервы дело тонкое, беречь их надо, а ты — распускаться. Совсем это не годится. Еще кулаками махать начни. Кто мог подумать, что так выйдет? Я тоже ведь не полицейский архив — ну вышла неувязка, не разобрался как следует с этим Кесаревым, что ж ты теперь будешь на меня «ножи точить»? Невелика трагедия — исправим!

— Сатин?! Алексей Иванович? — пытаясь унять дрожь, сипло выдохнул Думанский. Он только теперь поймал себя на том, что совсем не узнает своего голоса, но это было неудивительно.

— Ошибаешься, Андрюша. Я теперь такой же Алексей Иванович, как ты Василий Всеволодович. Все выслеживаешь своего адвокатишку и ничего не знаешь! Позвольте представиться: Казимир Петрович Панченко.

— Казими-и-ир Петро-о-вич! — передразнил его неизвестный. — Для братца ты клиента так не просеивал, паленого мокрушника выбрал… А сам-то, слышь, братуха? В Париж отваливает!

— Не хватит ли, а? Сколько можно попрекать! Я понятия не имел, что Кесарев замешан в мокрых делах — вроде все у него было чисто. Еще Думанский этот, будь он неладен, начал копаться, как свинья в помоях… А я и не предполагал, что ты такой щепетильный — тоже мне барышня из благородного пансиона. Подумал бы лучше, какие за тобой самим делишки водятся! Да и вообще — велика ль разница? Вася Челбогашев ничего не потерял, став Андреем Кесаревым. Был вор с ходкой, стал вором без ходки. Вору всё в пору — лишь бы не попался! В Париж, кстати, я не сразу уезжаю — для начала следует в Златоглавую визит нанести, и тебе это, между прочим, хорошо известно. Так что без толку суетиться — думай лучше о деле.

От страха и изумления «Кесарев» сидел ни жив, ни мертв. Он весь превратился в слух, но сквозь барабанную дробь сердца никак не мог вникнуть в суть разговора, да и вообще не понимал, как это может быть: «Кого же я тогда видел убитым, если не Сатина? А если он все-таки жив и говорит сейчас со мной, что у него общего с этой швалью? Нет, наверное, это кто-то другой, просто похож. Может действительно Казимир… как бишь его? Да сам-то я на кого теперь похож… А разве у Кесарева есть брат? И кто такой Вася Челбогашев, в конце концов?! Он же по документам следствия Дмитрий… О Господи! Угораздило меня попасть в этот кошмар! За что, Господи? В чем провинился я перед Тобой?»

Мрачная карета остановилась неожиданно. Викентию Алексеевичу пришлось напрячь последние внутренние силы, чтобы хоть как-то сосредоточиться и следить за обстановкой. Первыми на свет вышли верзила и Сатин-Панченко. Еле держась на неверных, неслушающихся ногах, выбрался наружу и Думанский, который, как ни старался, по-прежнему не понимал ничего. Они прошли незнакомым темным переулком на довольно широкую, но малолюдную улицу. Адвокат огляделся и сообразил-таки: «Вроде бы это Греческий… Да, несомненно Греческий! Значит, мы на Песках». Впереди виднелась крупная, но без претензий и особых примет трактирная вывеска: «Углич». То, что его «освободители» направились прямиком в трактир, Думанского совсем не удивило: в подобных непрезентабельных заведениях, каких немало попадается в кварталах между центром столицы и окраинами, «фартовая» публика частенько назначает встречи (в случае полицейской проверки в лабиринте окрестных дворов можно легко затеряться и уйти от любого преследования). Действительно, в отдельном помещении за накрытым столом честную компанию уже поджидали рыжеволосый тип с изъеденным оспой лицом и молодая женщина, милое личико которой портили довольно вульгарный макияж и чересчур завитые кудри. Одета она была слишком ярко для порядочной дамы и вызывающе дорого для посетительницы заурядного трактира. Парень сидел насупившись. Запустив в буйную шевелюру пальцы одной руки, а другой подперев подбородок, погруженный в угрюмое молчание, словно хотел отгородиться от кабацкой пьяной болтовни и завыванья граммофона, доносившихся из главного «зала», однако все это не помешало Думанскому опознать в рыжем да рябом налетчика, оглушившего его в подворотне савеловского дома. «А Молли-то была права — это не был случайный налет. За Викентием Думанским охотились, мерзавцы!» Приятель «Казимира» Сатина, тот, что называл перелицованного Викентия Алексеевича братом, гривуазно ущипнул «даму» за локоток, в то время как первый, изображая джентльмена, галантно склонил голову:

— Мадемуазель Шерри, рад вас видеть.

— Полноте-с, Казимир Петрович! Все-то вы норовите с комплиментами, — засмеялась Шерри, а затем жеманно посмотрела на Думанского. — Неужто Андрей Степанович наконец объявился? Долго жить будете! Я уж грешным делом подумала, может, не увидимся никогда. Вы ж теперь такой знаменитый и недоступный: афиши висят по всему городу, на каждом углу. О такой славе бедной шансонетке можно только мечтать…

Сев за стол, «Сатин» с напарником без лишних церемоний принялись за еду — снедь была самая простая, но сытная, а они, по всей видимости, уже успели проголодаться. Думанский сначала лишь наблюдал, с каким азартом воры выпили по первой, как аппетитно хрустели квашеной капустной и солеными огурцами, но когда по красноречивому жесту Казимира услужливый половой с намасленным прямым пробором принес горячее — жирные щи, в которых плавали куски свинины, адвокат больше не мог оставаться равнодушным к трапезе. Само обжигающее варево подействовало на него опьяняюще, так что на водку, разлитую расторопным трактирным служкой в граненые стопки, Викентий Алексеевич даже не обратил внимания, зато ложка так и мелькала в воздухе. Деловые люди сочувственно переглянулись: дескать, сколько ж ты-то не ел, бедняга? Достаточно было одного взгляда «Казимира» Сатина, чтобы половой «испарился», плотно затворив за собой дверь.

— Сеня, расскажи-ка Андрею, что у нас случилось с почтой! — Казимир тотчас в повелительном тоне обратился к рыжему уркагану.

— Ну, чего рассказывать? Вишь, фараона мы это… того, а чиновник-то с почты живой, вишь, гнида! Вроде все — чего ж еще-то?

— Заладил «чаво, чаво» — двух слов связать не можешь! — прервал его верзила.

— Лопухнулись мы, брат Васюха! Меня ищут! Ты понимаешь, о чем я говорю? Меня ищут как и тебя! Ну что вылупился, рак вареный? — прикрикнул он на «Кесарева», который молча, округлившимися глазами смотрел на происходящее. («Этот бандит принимает меня за брата Васю… Что-о?!») — Собирались, понимаешь, сработать по-крупному. По наводке Яхонта узнали, на почте мол будет крупная наличность, а чиновник один. Покамест ты кантовался хрен знает где последние две недели, мы это дело без тебя спроворили. Я туда Тарана взял и еще пару ребят на шухер. Бабки-то забрали, но архангел там на беду оказался. Его я, само собой, успокоил, да почтарь, падло, жив остался. Срисовал он меня, как пить дать узнает, ежели чего! Выходит, оба мы с тобой сейчас у сыскарей на нюху — смекаешь? Тебе полегче еще, а на мне свежий жмур — отягчающие! Вот, читай. — И «брат» протянул «Васюхе» газетный листок, где в разделе криминальной хроники сообщалось, что «совершено дерзкое разбойное нападение на отделение почтового ведомства в 1-й Василеостровской части, что в Тучковой переулке. С особой жестокостью убит чин полицейской охраны, сопровождавший обоз с почтой. Чудом спасшийся почтмейстер сообщил следствию точные приметы одного из нападавших. На основании указанных примет в совершении разбоя подозревается некто Челбогашев Дмитрий Михайлович, 36 лет, неоднократно состоявший под судом и следствием и отбывавший наказание в каторжных тюрьмах. Ведется розыск». — Дошло теперь? Полицейского мне никто не простит. Так что пора мне ксиву менять — нужно срочно оформить дело со Свистуновым!