Книга Жена башмачника - Адриана Триджиани

Феличита схватила раненую руку Чиро и поцеловала ее.

– Что ты наделал?

Энца поняла, что Чиро и Феличита любят друг друга, и сердце у нее упало.

Конечно, у него должна быть девушка, почему бы и нет? И конечно, она должна была оказаться красавицей. И именно такая элегантная и самоуверенная – идеальная пара для этого нового Чиро-американца. Лицо у Энцы вспыхнуло. Пока она мечтала о мальчике из монастыря, тот и не думал о девочке из Скильпарио.

– Стоило мне только на секунду выпустить тебя из виду! – воскликнула Феличита. – Элизабетта сказала, что ты залил кровью всю Малберри-стрит!

– Лучше бы она моцареллу продавала, чем сплетничать, – буркнул Чиро, явно смущенный ее вниманием.

Чиро взглянул на Энцу, но та смотрела в сторону. Феличита повернулась к Энце:

– Кажется, мы раньше не встречались.

– Энца Раванелли – мой друг с родины, – тихо сказал Чиро.

Энца бросила на него быстрый взгляд: она расслышала в его голосе что-то вроде сожаления.

– У Чиро такое большое сердце, – сказала Феличита, кладя ладонь в перчатке Чиро на грудь. Энца обратила внимание, какой маленькой выглядела ручка Феличиты на широкой груди Чиро. – Ничего удивительного, что он считает своим долгом навещать больных.

Чиро собрался было возразить, но тут появился Марко:

– Энца, тебе пора отдохнуть.

Послушно кивнув, Энца поплотнее запахнула воротник больничного халата. Ей хотелось, чтобы он был не из толстой фабричной ткани, а из шелкового шармеза, тихо шелестящего, когда она шла прочь от парня, которого однажды поцеловала.

– Энца, мы проводим тебя в палату, – предложил Чиро.

– Нет-нет, тебя ждут Дзанетти. Кроме того, я знаю дорогу.

Энца хотела ускорить шаг, но силы ее покинули – и причиной тому была вовсе не болезнь. Никаких сомнений – Чиро Ладзари влюбился в другую.

5

Деревянная прищепка
Una Molletta di Legno

Листья старого вяза на заднем дворе обувной лавки Дзанетти на Малберри-стрит стали тускло-золотыми, а потом и вовсе осыпались на землю, как конфетти в конце парада. Чиро держал дверь в сад открытой, подперев ее банкой машинного масла. Прохладный осенний ветерок шуршал листами кальки на верстаке. Чиро читал, пристроив подвесную лампу так, чтобы она освещала книгу.

Чтобы шрам на ладони поблек, понадобилось почти шесть лет. К осени девятьсот шестнадцатого тонкий красный рубец, пересекавший линию жизни, сделался бледно-розовым. Чиро волновал мистический смысл того, что отметина пролегла именно через линию жизни, он даже наведался к гадалке на Бликер-стрит. Подержав в руках открытую ладонь, Глория Вейл заверила, что в жизни у него будет больше сокровищ, чем сможет вместить сердце. Но она так и не сказала, долго ли будет продолжаться эта счастливая жизнь. Услышав о результатах гадания, Карла фыркнула:

– Еще одна женщина очарована Чиро Ладзари.

– Я покончил с заказом, – сказал Чиро, не поднимая глаз на вошедшего в лавку Ремо.

– Что ты читаешь?

– Руководство по шитью дамской обуви. Поставщик оставил вот эти образцы, и я задумался. – В ответ на вопросительный взгляд Ремо он добавил: – В Нью-Йорке полно людей, и половина из них – женщины.

– Верно, – ответил Ремо. – А ты будешь первым, кто пересчитает их, одну за другой!

Чиро рассмеялся.

– Смотри. – Он разложил веером дюжину кожаных квадратиков. Там была мягкая телячья кожа, покрашенная в бледно-зеленый, шагреневая кожа цвета красной лакрицы и темно-коричневая замша – в точности оттенка pot de crиme. – Bella, разве нет? Если начнем шить дамскую обувь, вдвое расширим дело. Но синьоре эта идея не нравится.

– Карла не хочет, чтобы в лавку заходили женщины. Боится, что они будут отвлекать тебя от работы. – Ремо захохотал. – Или меня.

– Она все неправильно понимает. Я хочу заняться дамской обувью не для того, чтобы встречаться с женщинами, а чтобы бросить вызов самому себе. И я приму любой твой совет. Мастер должен быть для ученика мастером во всех отношениях. Так сказал Бенвенуто Челлини в своих мемуарах.

– Я за двадцать лет ни одной книги не прочел. И снова ученик превосходит учителя. Похоже, меня пора списывать. Ты не только умнее меня, ты лучше как сапожник.

– И поэтому-то на двери твое имя? – поддразнил его Чиро. – Знаешь, Челлини ведь диктовал мемуары помощникам.

– Ты тоже должен записать мои мудрые мысли до того, как я умру и они будут забыты.

– Ремо, тебя не забудут.

– Откуда тебе знать? Именно из-за этого я хочу все продать и вернуться домой, в Италию, – признался Ремо. – Я скучаю по своей деревне. У меня там семья. Три сестры и брат. Уйма двоюродных. Маленький домик. Склеп с моей фамилией на нем.

– Думал, я один мечтаю о родине.

– Знаешь, Чиро, идет война, и мы не знаем, как здесь повернется с итальянцами. У нас могут начаться трудности.

– Мы теперь американцы, – сказал Чиро.

– Но в наших документах написано другое. Нас пригласили здесь жить и работать. А все остальное в их власти. Пока ты не прошел экзамен на гражданство, ты здесь по милости американского правительства.

– Если они выкинут меня отсюда, с радостью вернусь в Вильминоре. Мне нравилось, что я знаю в деревне каждую семью, а они знают меня. Я помню каждый сад и каждую улицу. Знаю, у кого подходящая земля, чтобы растить сладкий лук, а у кого лучшее место для грушевых деревьев. Я наблюдал за тем, как женщины развешивали белье, а мужчины подковывали лошадей. Я наблюдал даже за молящимися в церкви и мог бы сказать, кто действительно кается, а кто пришел покрасоваться в новой шляпке. И это кое-что говорит о жизни в горах.

– Ты мечтаешь о горах, а я мечтаю о портовой Генуе. Я каждое лето проводил у бабушки, – сказал Ремо. – Иногда я перебираю куски кожи и ищу тот самый синий – цвет Средиземного моря.

– А я ищу цвет зелени можжевеловых деревьев. Каждый в горах видел из окошка Пиццо Камино. Мы и мир видим одинаково. Но я не могу этого сказать о Малберри-стрит.

– Здесь так много бездельников! Они не слишком-то усердно работают. Хотят, чтобы блестело, не тратя сил на полировку.

– Некоторые, но не все, – возразил Чиро. Он слышал, как мужчины идут на стройки еще до восхода, и видел, как женщины заботятся о своих детях. Большинство жителей Маленькой Италии трудились не покладая рук, чтобы обеспечить семью. – Я счастливец, – признался он.

– Ты сам – кузнец своего счастья. Знаешь ли ты, сколько мальчишек я пытался учить в этой мастерской? Карле не нравился ни один мой ученик. Но она ни слова не сказала против тебя. Думаю, ты работаешь куда больше, чем моя жена.

– Только не говори ей этого.