Книга Личный лекарь Грозного царя - Александр Сапаров

Кузьма стоял передо мной и внимательно внимал моим речам, несколько раз он порывался что-то сказать, но, видимо, не решался.

И только когда я закончил кашлять после окончания своего монолога, он открыл рот.

– Сергий Аникитович, отец родной, да я за тебя хоть куда пойду, хоть что сделаю. Я же в долгу неоплатном, как в шелку, ты меня к себе взял, когда никто из ювелиров брать не хотел по хозяйскому навету, и кабальной записи делать не стал. Аннушка каждый божий день за тебя молится – ведь не бывать ей моей женой никогда, кабы не твоя забота. Ты же знаешь, что я за эти годы слова лишнего о наших делах на сторону не сказал. И дальше так же будет. Крест в том целовать готов!

– Ох, Кузьма, ты, смотрю, за эти годы забыл, где живешь. Поймают тебя люди лихие, в подвал пыточный сведут – и расскажешь все, что знал, и все, чего не знал. Нет таких людей, что пытку могут выдержать, а если и есть, то я про них не слыхивал. Так что будем думать, как все обустроить. Но время у нас еще есть, надеюсь, успеем все решить как надо.

Пока шел разговор, голова немного начала кружиться, по телу разлилась липкая слабость, я пошатнулся, встревоженный мастер помог встать и повел к выходу, где меня уже без разговоров два дюжих молодца из охраны подхватили под руки и доставили домой. Увидев нашу процессию, Ира укоризненно глянула на нас, но ничего не сказала, только покачала головой и приказала отвести меня в спальню.

Я вновь лежал в кровати под бдительным присмотром своей старой кормилицы, через полчаса мне стало лучше, спать не хотелось совершенно, и я, потребовав принести мне том сочинений Авиценны, углубился в изучение древней даже для этого времени арабо-таджикской медицины.

Как ни странно, трактат меня заинтересовал – видимо, это сочинение великого медика не дошло до моего времени в первой жизни. Но учебники имеют одно одинаковое свойство: засыпать над ними могут все – от ученика первого класса до маститого академика. Вот и я через какое-то время почувствовал неодолимое желание уснуть, что и сделал с огромным удовольствием. Тем более что кроме болей в боку по большому счету ничто не беспокоило. Разбудили меня уже к обеду. Самочувствие было немного похуже, чем утром, но я чувствовал в себе достаточно сил, чтобы обедать за столом.

Видимо, мой вид был вполне ничего, потому что Федор, как обычно стоявший сзади меня во время обеда, после него завел со мной деловой разговор:

– Сергий Аникитович, все недосуг мне было поговорить с тобой, все в трудах ты, в делах. Так вот, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь хоть время появилось для разговора. Хочу сказать, в нынешнем году по уложению выставляли мы воев оружных полтора десятка, все с панцирями, конями, оружием и сбруей хорошей. Тебе только государь запретил ратиться. На следующий год надо уже по четям твоим почти два десятка выставлять. А ведь из сего года воев вернулось всего семеро, и увечных половина, остальные сгинули в боях с ворогами. Так что опять траты предстоят безмерные… – После этих слов Федор уныло покачал головой.

– Федор, – сказал я ему, – ну что все никак не успокоишься, ведь тысячу раз про это говорено. Не мы уложение писали, и не нам его отменять. Ежели в Поместной избе да Разрядной нам определили такой расклад, то надо выполнять. Знаешь сам прекрасно, что мне там лишнего не припишут.

– Это так, – согласно кивнул мой ключник, – уважают тебя сквалыги, крючкотворы чернильные.

Я не выдержал и засмеялся, держась рукой за больной бок.

– Федька, да ты на себя погляди, у тебя вон пальцы от чернил не отмываются, как грамоту одолел – пера из рук не выпускаешь. Все вечерами при лампе сидишь, керосин жжешь, пишешь и пишешь. Лучше меня знаешь, что можем мы и больше оружных поставить, но будем выставлять сколько положено. Я в вознаграждении за излишек воев от казны не нуждаюсь. Это кому перед государем выделиться хочется, пусть тот и старается, деньги получает, земли. А мне с тем, что имею, справиться бы.

Растолстевший Федор с пыхтением поклонился мне поясным поклоном и сказал:

– Спасибо на добром слове, Сергий Аникитович, что отметил усердие мое. Давно сказать хотел, ведь когда согласился к тебе перейти – все сомневался, думал, молодой боярин, пропаду я с ним, Дмитрий Иванович тогда сомнения эти развеивал. Но все равно боязно было. Единственное знал я – что не быть мне ключником у Хворостинина, а тут ты мне сразу эдакий пост предложил. А уж когда ты со стеклом начал дело делать, таланты свои показывать, я тут только перед образами по вечерам стоял, чтобы молитвами твою удачу поддержать. Так вот к чему веду я разговор: разрослось у тебя хозяйство так, что не могу я доглядеть за всем. Особенно в вотчинах. Там, конечно, Ефим Лужин по твоей воле распоряжение дает, но он мужик прижимистый, у такого зимой снега не выпросишь, глаз да глаз за ним нужен. Вот я и пишу по вечерам, считаю цифирь, чтобы не оплошать.

– Да ты так вздыхаешь, когда счет ведешь, – сразу видно всем, что стараешься, – улыбнулся я.

Федор в ответ тоже заулыбался, приосанился, погладил себя по бороде и сообщил:

– Сергий Аникитович, что-то ты сегодня на похвалы горазд.

Я в шутку сказал:

– Вот еще немного поговорим – и до выговора дела дойдет.

Мы оба засмеялись, чем привлекли любопытный взгляд Ирины, которая до этого момента не мешала нам, видимо считая, что мы обсуждаем серьезные проблемы. Она, соблюдая приличия, не сказала ничего, но укоризненно покачала головой.

Отсмеявшись, я спросил:

– Федор, я так понимаю, что тебе помощники нужны?

Тот согласно кивнул.

– Не успеваю я за всем присмотреть, Сергий Аникитович, из-за того за полночь и сижу.

– Мне почему-то кажется, что ты уже присмотрел, кого в помощники возьмешь?

– Есть такое дело, – подтвердил ключник, – только согласие твое требуется.

– Ну что же, – сказал я, – даю тебе мое согласие, сам вижу, что дел у тебя хватает. Так что бери пару тех, кто тебе по нраву пришелся, и учи как следует.

Федор опять начал кланяться, было видно, что он доволен.

– Выучу, Сергий Аникитович, не сумлевайся, а если что плохо доходить будет, то на конюшню враз отправлю. Там Ерема без дела уже заскучал – жаловался намедни, что не помнит, когда розги в руках держал.

После того как я закончил разговор и добрался до спальни, там уже вновь собирался консилиум моих «недоучек», но сейчас я был в полном уме, хотя и не в полном здравии, поэтому сам мог принять участие в совещании по вопросу дальнейшего лечения.

В итоге примерно через час мы пришли к консенсусу, все разошлись, и я с удовольствием опять заснул.

Прошло несколько дней. Мне становилось все лучше, кашель практически исчез, слабость тоже, только сломанные ребра все напоминали о себе при неосторожном движении.

Я, как законопослушный подданный, отправил государю депешу, в которой объяснял, что из-за полученных ран не могу временно исполнять свои обязанности. Конечно, Иоанн Васильевич был полностью в курсе моих злоключений, но сделать это было необходимо. В ответ я получил ответ, торжественно врученный мне царевым посланником. В нем царь кратко выражал мне свои пожелания о моем выздоровлении и сообщал, что занес меня в свой синодик для молитв о благополучии, кроме того, он намекал, чтобы я не слишком долго залеживался дома.