Книга Темные дороги - Тони О'Делл

– Ладно, Харли. А о чем бы ты хотел поговорить?

– Сами определите.

– Это твой сеанс, а не мой.

– Это сеанс штата Пенсильвания, – сердито пробурчал я. – У вас ведь, наверное, есть четкие указания, о чем со мной следует беседовать.

Она откинулась назад, внимательно глядя на меня.

– В определенном смысле, есть. Но готова поспорить, что на эти темы ты тоже говорить не захочешь.

Волосы мои взмокли. Я снял бейсболку и положил на стол рядом с салфетками. Для этого пришлось в первый раз вынуть руки из карманов.

– Что у тебя с руками? – воскликнула Бетти. – Ты ими стекла, что ли, бил?

Я посмотрел на свои ладони. Царапин, оставленных Мисти, уже почти не видно. Зато новых порезов прибавилось.

– Занозился, – пояснил я. – Неудачно вытаскивал занозы.

– Чем это ты таким занимался?

– Половицы вскрывал, – сказал я, подумав.

– Ты раны обработал?

– С ними все нормально.

Она не сводила глаз с моих рук, так что пришлось запихать их обратно в карманы. Теперь Бетти пялилась на карманы. Я занервничал. Уже готов был попросить ее оказать первую помощь. Интересно, аптечка у нее из дешевого пластика, как у мамы в ящике с лекарствами? Или это кожаный докторский саквояж в тон шоколадному блокноту?

– У меня есть тема для разговора, – сказал я, чтобы отвлечь ее внимание от рук.

Бетти была приятно удивлена, как будто обнаружила свежий бутон на засыхающем цветке.

– Валяй.

– Как может ребенок любить человека, который его колотит? Как он может находиться рядом с таким человеком?

– Тебе нравилось быть вместе с отцом?

– Я с ним вместе никогда и не был. Он МЕНЯ не любил.

Большая стая ЛЮБИЛ замелькала перед глазами. Слова снялись с бедер Бетти и бабочками запорхали по комнате. Я попытался отследить их полет, сощурился, затряс головой, но слов было слишком много.

– Речь не обо МНЕ. Я хотел бы узнать в общих чертах, как это происходит.

– Значит, так, – начала она, дважды стукнув себя карандашом по лбу. – Каждый ребенок реагирует на жестокое обращение по-своему. Некоторые замыкаются. Некоторые проявляют открытую враждебность. Некоторые уничтожают себя. Но кое-кто принимает жестокость. Купается в ней. Ребенок получает от родителя жестокость вместо любви, и она делается ему необходима.

– То есть ребенок хочет, чтобы его побили?

– В определенном смысле.

– И он начинает думать, что так и надо? Что это морально?

– Ты считаешь, отцу следовало тебя бить?

– Речь не обо МНЕ, – еще раз подчеркнул я.

– И все-таки ответь на вопрос.

Я прерывисто вздохнул. Неужели Бетти выйдет победителем, будет поить меня водой из пластикового стакана? Не хочу. Не нужен мне сейчас никакой ПРОРЫВ. Завтра в обед – другое дело.

– Не думаю, что ему следовало, – сказал я резко. – Но не вижу в этом ничего особенного.

Она явно собиралась задать уточняющие вопросы. Надо ее опередить. Но спрашивать о таком нелегко. Пришлось сосредоточиться на посторонних предметах, чтобы голос звучал безразлично:

– А как же дети, которые подверглись сексуальному насилию? (ЛЮБИЛ один за другим слетелись на подоконник и слились в разноцветный рой.) Они тоже считают, что так и надо?

– Хочешь сказать, не видят в этом ничего особенного? – уточнила Бетти.

– Да.

– Ты говоришь про Мисти?

Меня словно внезапно по голове ударили. Я с трудом заставил себя говорить спокойно:

– Что вы знаете насчет Мисти?

– Очень немного. Не довелось как следует пообщаться с ней, – сказала она, хмурясь.

Бетти была очень недовольна, что Мисти и Джоди перестали ходить на психотерапевтические сеансы, но тут уж ничего поделать было нельзя. Мне было не вырваться с работы, чтобы отвезти их, да и сами они терпеть не могли душеспасительные беседы с доктором. Мисти убегала в лес, а Джоди приходилось силком затаскивать в машину, она рыдала и брыкалась.

А вот Эмбер сеансы нравились. Она даже договаривалась с приятелями, чтобы те подбросили ее и потом забрали.

Бетти продолжала:

– Но в результате тех немногих сеансов, которые у нас состоялись, у меня сложилось впечатление, что насилие со стороны отца в отношении вас всех представлялось ей обоснованным. Говоря твоими словами, она считала, что так и надо.

Я молчал, и Бетти постучала карандашом по блокноту.

– Кто подвергся сексуальному насилию, Харли? – спросила она равнодушно, словно человек, заполняющий анкету.

– Никто из нас, – испуганно ответил я.

– А Эмбер?

– Эмбер?

У меня перехватило дыхание, будто я увидел, как мама рассказывает папаше, как провела день.

– Они никогда не оставались одни, – возразил я. – Когда она была дома, с ней в комнате обязательно находился кто-то еще. Она боялась отца. Ненавидела его.

– Правда?

– Конечно.

Она еще спрашивает!

– Откуда ты знаешь? Ты с ней когда-нибудь об этом говорил?

– Какие еще разговоры? Я присутствовал, когда он ее бил. Видел все своими глазами.

– А что ты испытывал к отцу, когда тот бил Эмбер?

Глаза мои наполнились слезами. Сам не понимаю, откуда они взялись.

– Мне было жаль его.

Бетти подалась вперед:

– Тебе было жаль отца? Не Эмбер?

Я кивнул.

– А что ты испытывал к Эмбер?

– В смысле?

– Ты злился на нее? Считал, что ей досталось по заслугам? Хотел помочь ей?

– Хотел подбодрить ее.

– А как ты думаешь, что она переживала, когда отец бил тебя?

– Понятия не имею.

Она закидывала меня вопросами, точно камнями. Я закрыл лицо руками. Пальцы защипало. Соленые слезы попали в порезы.

– Наверное, ей это не нравилось, – промямлил я.

– Думаешь, она хотела тебя подбодрить?

Шесть секунд. Один ученый чувак как-то сказал по телевизору, что небо вспыхнет, точно зажглась сразу тысяча солнц, и не успеем мы обернуться, как нас накроет ударная волна, равная по силе десяти тысячам бомб, сброшенных на Хиросиму.

Эта самая волна и надвигалась на меня. Голова налилась ослепительным белым светом, в котором потонуло все остальное. И никакой возможности узнать, что это – воспоминание или сон. Я ослеп, но чувства остались со мной. Эмбер. Тяжесть ее тела. Покорность. Блеск для губ с ароматом арбуза.