Книга Последний фуршет - Вера Копейко

— Но мы же...

— Законы должны быть одинаковы для своих и чужих, — строго сказала Ксения Петровна. В ее тоне улавливалось что-то, не позволяющее спорить.

— Поняла. Какая вы... мудрая, — проговорила Лиза, чувствуя, что все внутри дрожит. Лучше бы ей сейчас встать и уйти, уехать в Валентиновку. Там, наедине с собой, прокрутить в голове все услышанное. Но она не могла себе этого позволить. Ксения Петровна сказала, что они сегодня проведут вечер вдвоем.

В окно стучали дозревающие плоды бешеного огурца. Этакие шарики, покрытые колючками. Они вились до окон мансарды по капроновой нитке, которую Лиза сама натянула. Еще вчера она казалась себе похожей на этот шарик с колючками. Но сегодня, едва открыв глаза, почувствовала — она другая.

Ночью порывы ветра были такими сильными, что ей захотелось встать и посмотреть, что происходит за окном. Отбросив легкое одеяло, ступила на мохнатый коврик из овечьей шкуры. Отдернула занавеску. Уличные фонари не горели, ночь стояла черная и глухая. Лиза снова легла в постель и на удивление быстро и спокойно заснула.

Утро выдалось пасмурное, небо было обложено облаками, но среди них угадывались просветы. Ветер больше не трепал огуречные плети, поэтому колючие плоды спокойно висели перед стеклом. Как будто ночью они своим стуком пугали темноту.

Небо светлело, Лиза наблюдала, как ширятся разрывы, и настроение поднималось. Ей казалось, то же самое происходит и в ее жизни. Тьма уходит, появляется свет.

В эту ночь ей снились родители. Они были такие молодые, какими она их не помнила.

Лиза быстро встала, выбежала из дома и прошлась босиком по мокрой траве. На лужайке все еще стояли лужи, а тазик, который она вечером не убрала из-под яблони-китайки, был полон.

Девичий виноград наполовину побагровел. Первыми обрели осенний цвет плодоножки, как будто темной ночью кто-то кисточкой покрасил их все. На них топорщились зеленые прыщики ягод. Виноград девичий, значит, и плоды такие же — ненастоящие, несъедобные. Гроздья были странной формы, их очертания напоминали кристаллическую решетку из учебника физики.

Шумели деревья, им вторило шоссе, а может, наоборот. Господствующий ветер здесь всегда западный, поэтому кусты и деревья кренились на восток. Как она сама, к Японии, посмеялась над собой Лиза.

И еще в эту ночь ей снился Славик. Этот сон наполнил ее странной печальной нежностью.

С тех пор как Лиза развелась, она ничего не знала о бывшем муже. Ни у кого не спрашивала о нем. Впрочем, и ни с кем из того круга не встречалась. Теперь она занималась другим делом, а значит, совершенно иные люди окружали ее. Интересно, какой он сейчас? За два года Лиза сама переменилась, не узнать.

Она втянула воздух. Он был прозрачный, влажный и щекотал нос. Лиза поморщилась. Люди, поняла она, видят тебя такой, какой ты предстанешь перед ними. Они требуют от тебя то, на что ты согласна сама.

Как странно, думала Лиза, в Валентиновке она впервые почувствовала себя цельной. Часто вспоминала Надежду Сергеевну. Зеленые, похожие на Лизины, глаза этой женщины всматривались в нее. Что было в них? Одобрение? Беспокойство? Или что-то большее — беспричинная, казалось бы, любовь? Все-таки жаль, что крестная не сочла возможным при жизни Надежды Сергеевны рассказать Лизе, кто она для нее. Но... Ксения Петровна не хотела лишних волнений для Никаноровых на излете дней.

Единение родных... Лиза теперь чувствовала это тоньше. Она помнила, что чем дальше отходила от матери, тем сильнее тянулась к отцу. То, что рассказала Ксения Петровна о тайне ее рождения, расставило по своим местам события и ощущения прежней жизни. Теперь у нее нет ни одного вопроса ни о родителях, ни о себе...

Лиза вздрогнула, услышав свой полудетский голос.

— Ну и родите себе мальчика, — сказала она однажды, когда отец обронил: «Вот если бы ты была мальчиком...»

Увидела лицо матери и удивилась, как оно побледнело. Как поспешно та вышла из гостиной в ванную и заперлась там.

Лиза не знала, что они не могли никого родить.

— Ты наша единственная и неповторимая, — говорил отец. Теперь она знала, что он имел в виду.

Действительно, на жизнь человека влияет все, Ксения Петровна права, думала Лиза.

— Даже то, — объясняла крестная, — каким образом ты вышел из утробы матери. Это доказано.

— На мою жизнь — тоже? — удивлялась Лиза.

— Конечно. Ты кесаренок. В твоей натуре — сочетание бесстрашия и опасливости. Я тебе уже объясняла. Знаешь, у меня есть одна знакомая, которая не может носить свитер с высоким воротом. Он давит ей шею. Даже самый мягкий. Ей подарили свитер из нежнейшей шерсти альпаки — есть такое животное в Латинской Америке, так она отдала его мне.

— Почему?

— При рождении пуповина обмоталась вокруг шеи, с тех пор у нее сохранился страх перед удушьем.

— Она ничего не может сделать с собой? — удивилась Лиза.

— Она пробовала. Но решила, что проще отказаться от свитеров и водолазок, чем мучить себя. Это на Западе люди ходят к психоаналитику, мы не такие тонкие. Мы ведь можем водолазки не носить. Подумаешь. — Она пожала плечами...

Лиза глубоко вдохнула, подняла руки, потянулась, повернувшись к солнцу, которое, уверенно прожигая облака, собиралось занять все утреннее небо. У нее возникло странное ощущение, что сегодня она пробуждается от долгого и тревожного сна. Как будто наступил наконец миг, когда становится ясным то, что, казалось, никогда не прояснится.

А... разве не что-то похожее обещал график, который они строили вместе с Ксений Петровной? Кажется, сила ее энергии начинала возрастать...

21

Такико работала по контракту в Доме науки и образования в районе Итабаси, в Токио.

— Прекрасное место, — говорила она, показывая этот дом Славику. — Знаешь, во сколько он обошелся муниципалитету? — Она округлила глаза. Казалось, цифра, какую готовилась произнести, вселяла в нее восторженный трепет. Как ужастики в малолеток, которые их смотрят на экране или читают. — Больше чем в два миллиарда иен. Там все бесплатно. Я хочу, чтобы мой ребенок, который будет наполовину славянин, научился там всему.

— А ты не боишься, что славяне ленивые? — Он сощурился и посмотрел на нее.

— Что ты! Что ты! Я много читала... У славян есть то, чего нет больше ни у кого.

Славик с любопытством взглянул на японку:

— Интересно, а что у них есть такое, чего нет у других?

Казалось, лицо Такико стало еще шире и круглее, а глаза подернулись мечтательным туманом.

— У них есть... душа.

— Ох, — выдохнул Славик. Он хотел объяснить ей, рассказать... Но, снова взглянув на Такико, передумал.

— Вот видишь, ты знаешь сам, — она кивала, как китайский болванчик, а Славик пытался вспомнить то, что изучал когда-то о сходстве и взаимопроникновении двух культур, китайской и японской. Что-то туманное... Четко и ясно могла бы объяснить только Лиза.