Книга Только ждать и смотреть - Елена Бочоришвили
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нас бросило к окну, и я увидел, что дома наши будто тянутся к поцелую верхними этажами. И напротив, в изогнувшемся доме, я увидел полковника с пистолетом в руке. А потом дома откинулись друг от друга, словно люди после поцелуя. И я замер и посмотрел Ие в глаза – неужели это любовь? И она замерла с вопросом в глазах – любовь? И мы закружились опять.
Ее тело белело в темной комнате ночью в рыжих бликах костра. Костер горел под нашими окнами – соседи вышли во двор, боясь нового толчка. Но толчки уже затихали, или мы просто перестали их замечать. И Ия рассказывала мне, как жила, а я дрожал, как от холода, и, наверное, плакал.
Она рассказала мне, как ее изнасиловал школьный учитель в четырнадцать лет. Оставил после уроков в классе, запер дверь. И она забеременела и больше не могла танцевать. И никто не взялся за аборт, потому что ей нечем было платить. А ребенок родился мертвым.
А потом однажды ее отец, сумасшедший, вышел из дома и не вернулся.
И я тоже рассказал Ие, как ждал отца. И я сказал Ие то, чего не говорил никому, – что я устал от войны.
И мы решили, что больше не расстанемся, до самой смерти. Что она утром перенесет ко мне свои вещи и останется навсегда.
И мы договорились встретиться около церкви, где я пою. Через час.
Я еще не сказал Ие, что хочу жениться на ней через час.
Я задумал, что если она придет во вчерашнем платье, значит, она согласится.
И я так торопился, что пошел напрямик через кладбище знаменитостей. Снег лежал на могилах, и я увязал по колено. Я протоптал дорожку, по которой прошел потом Эстате с ружьем. Я кружил вокруг церкви, еще не открытой, и ждал. Я целую вечность провел там один, а потом появился Эстате, и я сказал ему, что сегодня женюсь.
И пришел поп и открыл церковь. Я увидел небеса, синие, нарисованные на сводах, в открытую дверь. Я представил, как введу в церковь Ию. Я не хочу никаких церемоний. Я не верю ни в Бога и ни в попа. Над нами есть только небеса.
И тут ворон, черный, сел на церковный крест. Поп выбежал, путаясь в рясе, и замахал руками, и зашикал. За ним бежали бабы-фанатички и тоже, путаясь в длинных юбках, махали руками и галдели.
Ворон смотрел на них сверху, не шелохнувшись.
И поп сказал Эстате: “Сделай что-нибудь, нельзя, чтобы ворон сидел на кресте”.
И Эстате пошел домой, через кладбище знаменитостей, и принес ружье. Ружье тяжелое и местами ржавое.
И пришла Ия. В том же платье, что и вчера.
Мне показалось, что я взлетел. Я запомнил все, что случилось в церковном дворе, будто смотрел с высоты. Будто это я, а не ворон сидел на церковном кресте.
Эстате прикладывает ружье к плечу.
Поп крестится.
Эстате стреляет.
Пуля попадает в крест, рикошетит и убивает Ию.
Эстате потирает плечо. Поп бежит назад к церкви и запирает за собой дверь. Бабы-фанатички в окнах – как иконы. Я стою посреди двора, со звоном в ушах, и Ия на земле – в луже крови.
13
В небесном кабинете появляется женщина небесной красоты. Ее волосы – как пламя. Ее тело, голое, – зажженная свеча. Она танцует одна, но партнер вот-вот вырвется на сцену и не выпустит ее из объятий, никогда.
14
– Меня зовут Баадур Д.
– Да-да, у меня есть ваше дело. Вы прослушали инструкцию во втором отделе?
– Я знаю инструкцию, я сам ее сочинил.
– А, ну да. Приступайте.
– Я задумал написать что-то в стиле французской “оперы спасения”, знаете, в ней сближаются лирическая трагедия и комическая опера… И я хотел также добавить элементы балета… Вы знакомы с французской музыкой?
– Нет, это не входило в нашу подготовку. Я слышал только одну французскую мелодию – “Марсельезу”. Напевал здесь какой-то старик. Вообще-то я должен вам напомнить: вы не имеете права задавать вопросы. И не отвлекайтесь.
– …Однако странные вещи стали происходить с моей оперой. Как будто музыка вырвалась из моего подчинения. И тогда я ввел в оперу образ женщины, что я любил, и последовал за ней…
– Кого вы любили? Проститутку Ию?
– Прошу вас…
– Я не понимаю, как вы сюда попали. К нам поступают только жертвы военного конфликта, умершие насильственной смертью. А вы…
– Меня деревом задавило – во время землетрясения.
– Нечего было держать дерево в доме! Я передам ваше дело в четвертый отдел, пусть они разбираются. А в седьмом отделе вам сотрут память, и…
– Я знаю.
15
“Сегодня после первого урока произошло сильное землетрясение. Мы все выбежали во двор, и никого не убило. Нас пересчитали, и мы все здесь. Директор нашей школы, Маро, не разрешила нам идти домой, пока за нами не придут. Я жду бабушку Аннушку и пишу дневник. Идет дождь.
Я люблю Баадура Д., который живет в нашем дворе. В его доме растет дерево, прямо посредине. Он умеет играть на пианино. Я тоже хочу ходить в музыкальную школу, но у нас нет денег. Бабушка Аннушка говорит, что Баадур “не жилец”. Он пишет музыку, а это сейчас никому не нужно.
Когда я вырасту большая, я выйду замуж за Баа-дура Д.
Сегодня я увижу его”.
1
А на одном месте он долго не задерживался, нет. Зачем? Вдруг, обычно в середине лета, он объявлял – ну-вот-са-мо-е-вре-мя! – и быстро собирал чемодан. Чемодан должен быть большим, чтоб ничего не складывать. Побросал и пошел. Вместе с мсье Киселевым они садились в машину или в самолет – и вперед. Никогда не смотрели назад. Да, са-мо-е время! Надо уехать, пока не надоело. Еще весело, но дорога начинает виться с горы вниз. Как солнце заходит, как женщине после сорока.
“Если Вы позволите, я хотел бы поговорить о Вашем сыне, – осторожно начал мсье Киселев. – Мы с Филиппом собираемся…”
Отец не стал засиживаться за столом. Его раздражал дурной французский мсье Киселева, его акцент. С детства живет во Франции, а говорить не научился. Богатые, ну вас всех! И как он терпеливо выслушивает Филиппа! Разве такое можно вытерпеть?
“Пора косить траву, – подумал про себя отец, – самое время!”
Он пошел за сарай, протер тряпкой косу и начал – вжик-вжик. Трава по пояс, руки не дошли. Филипп и мсье Киселев даже не заметили, были заняты своим разговором. Составляли план поездки. Нет, отец ничего не подозревал, он был не из подозрительных, хоть и старый вояка, партизан из Сопротивления. Каждый соображает в меру своей распущенности, известное дело. Это сейчас если двое взрослых мужчин едут куда-то вместе, ходят вдвоем по ресторанам, иногда берут один номер на двоих, то все, ясное дело. Геи. А ведь ничего такого не было. Никогда. Не хочется даже ворошить и копаться в деталях, чтоб не беспокоить память. Если бы отец был против – у него это быстро. Вжик, как косой. Отец убил шестерых фрицев. Никогда не рассказывал как. Молчаливый человек. Мать страдала – не с кем поговорить, в тишине живу. Однажды его позвали уложить быка к соседям. Он походил вокруг в своих заляпанных навозом сапогах, приноровился и дал быку кулаком в лоб. Убил наповал. Дожил до девяноста шести лет. В молчании. В тишине. Отец сожалел, что война быстро кончилась. Не надо было останавливаться! Надо было добить заодно всех богатых. Он вернулся в свою деревню под Ниццей, корова пала, а они продолжают приезжать на море, прохаживаются под зонтиками и присылают своих работниц из местных – молоко им подавай. Каждое утро подавай!
