Книга Россия и Южная Африка. Три века связей - Ирина Филатова

Социалисты буквально жаждали появления на юге Африки кого-нибудь из очевидцев, а когда первые такие очевидцы появились, то социалисты провели для распространения большевистских идей настолько дерзкую акцию, что о ней стало известно далеко за пределами Южной Африки. П.Н. Милюков назвал ее типичным делом Коминтерна, хотя она и не имела к Коминтерну никакого отношения. Одним из ее организаторов был М.Я. Вольберг, российский революционер, подвергавшийся преследованиям за участие в революции 1905 г. и накануне Первой мировой войны иммигрировавший в Южную Африку.

Что это была за акция?

Первые люди из Советской России появились в Йоханнесбурге в начале 1919 г. Их было трое — И. Сосновик и Л.М. Лапицкий с женой. По их словам, они были беженцами из Луганска, работали там в советских учреждениях.

Прибывшие были довольно разными людьми не только по характеру, но и по политическим взглядам. Но какие бы толки ни ходили вокруг Сосновика и Лапицкого, для южноафриканских социалистов их приезд был бесценным подарком: они могли выступать как первые очевидцы революционных событий России.

Решили организовать их публичную лекцию. Но как это сделать? Как обмануть городскую власть? К мэру Йоханнесбурга Эллену послали М.Я. Вольберга. Он был известен властям как вполне респектабельный горожанин, глава юридической конторы и председатель Русского общества (почетной председательницей которого была жена Эллена). Свое участие в деятельности Лиги социалистов-интернационалистов Вольберг скрывал. Он доложил мэру о желании двух людей, прибывших из России, публично рассказать об ужасах красного террора. Для такой лекции мэр предоставил Таун-холл — городской зал, самое большое помещение Йоханнесбурга. Как Эллен, так и Ф.Д. Мур, «российский императорский вице-консул» в Йоханнесбурге [298], заявили, что готовы быть «высокими покровителями» этого мероприятия. По всему городу были расклеены афиши. Крупнейшие газеты широко разрекламировали лекцию.

В назначенный день, 26 марта, Таун-холл был набит до отказа. Говорили, что в этом зале, обычно вмещавшем до 4 тыс. человек, оказалось около 6 тыс. На улице стояла толпа — те, кому не хватило места внутри. Собрались не только рабочие, которые составляли большую часть населения Йоханнесбурга, но и шахтовладельцы, управляющие рудниками, банкиры, чиновники, представители правительства: интерес к российским событиям был велик, и послушать очевидцев хотелось очень многим. Места в президиуме заняли мэр Йоханнесбурга и «российский императорский вице-консул», а из рядов рабочей части аудитории многие, не зная о подлинном характере предстоящей лекции, принесли в карманах гнилые помидоры и тухлые яйца.

Социалисты хорошо подготовились к этой лекции — это обнаружилось уже при входе в зал. Каждому вручался текст письма наркома иностранных дел Чичерина президенту Вильсону, специально отпечатанный в 5 тыс. экземпляров в виде приложения к номеру газеты «Интернационал» от 21 марта. В зале продавалась газета «Интернационал» и другая литература южноафриканских марксистов.

В лекции говорилось о возвращении Ленина в Россию; о первых декретах Советской власти (уже опубликованных в газете «Интернационал» 31 января); о некоторых из ленинских выступлений; о государственном устройстве новой России; о Брест-Литовском мире; о борьбе советской дипломатии за обнародование секретных договоров.

Лекция завершилась выводом: «Революция — это единственное спасение мира от физического, интеллектуального и морального банкротства; она создает новый мир и дает человеческой жизни более благородный смысл; она открывает новую эру для всего человечества». Заключительные слова произнес Сосновик. Они были переведены на английский язык. Затем зазвучал орган. Все встали, ожидая английского гимна «Боже, храни короля». Но орган заиграл «Интернационал» — впервые в стенах Таун-холла, и часть аудитории стала петь этот гимн. На трибуну поднялся Билл Эндрюс и под аплодисменты предложил присутствующим принять резолюцию:

«Это собрание граждан Йоханнесбурга возмущено действиями британского и союзных капиталистических правительств, которые путем интервенции и экономического удушения пытаются разгромить революцию рабочего класса в России, Германии, Австрии и в других странах».

Эта история с публичной лекцией показывает, как упорно южноафриканские социалисты обходили препятствия, стоявшие на пути распространения своей пропаганды.

Но следует подчеркнуть, что и возможностей для распространения сведений о большевизме было в Южной Африке больше, чем во многих странах на Африканском материке и за его пределами. И не только благодаря сравнительно высокому уровню социально-экономического и политического развития. И не только из-за того, что в стране было много выходцев из России, которые на своем опыте знали, каким был режим самодержавия и какие надежды во всем мире могло пробудить его падение. Обстановка благоприятствовала пробольшевистской пропаганде и в другом отношении.

Лидер африканерской Национальной партии генерал Джеймс Герцог, выступая в ноябре 1919 г. на съезде своей партии в Претории, провозгласил: «Я считаю, что большевизм — это стремление народа к свободе. Почему некоторым хочется подавить и уничтожить большевизм? Потому что национальное освобождение несет смерть капитализму и империализму. Не будем же бояться большевизма! Сама по себе эта идея великолепна!» Другой лидер бурских националистов, Д.Ф. Малан, в речи во Фрейбурге 23 января 1920 г. заявил: «Цель большевиков состоит в том, чтобы русские могли сами вершить свои дела, без вмешательства извне. Это та же самая политика, которую проводим и мы, националисты, в Южной Африке. Большевики борются за свободу так же, как и наша Национальная партия» [299].

Как получилось, что такие высказывания исходили от Герцога — человека, который, став в 1924 г. премьер-министром, установил самые расистские законы, а впоследствии оказался напрямую связан с гитлеризмом? Или от Малана, который, находясь на посту премьер-министра в 1948–1954 гг., сделал апартхейд официальной государственной доктриной?

Позиция африканерских националистов определялась несколькими факторами. Прежде всего, каждое мировое событие они оценивали, исходя из того, насколько оно может помочь им освободиться от английского господства. В 1914 г. они смотрели так на начавшуюся мировую войну и подняли мятеж, полагая, что у Британской империи, занятой военными действиями против Тройственного союза, не хватит сил удержать Южную Африку в повиновении.

Революция в России дала им новые надежды. Их крайне обрадовало, что Россия вышла из Антанты, т. е. перестала сотрудничать с ненавистной Англией. Далеко идущие процессы, которые начались под влиянием этой революции, должны были, по мнению многих африканеров, сильно ослабить Британскую империю и, следовательно, способствовать поражению правительства Боты — Смэтса.

Чтобы понять отношение буров к большевистскому перевороту, надо иметь в виду и то значение, которое имели для них сами слова «капиталисты», «капитализм». Ведь в среде тогдашних буров почти не было своих промышленников, а о банкирах нечего и говорить. Понятие «капиталист» в их сознании связывалось с англичанами, Англией, с разгромом и унижением бурских республик. У буров не могла не возникнуть враждебность к капитализму. Появился даже лозунг «Смерть капитализму!» Ведь многие буры в любом выступлении против капитализма и империализма видели только борьбу за национальное освобождение. С таких позиций они нередко оценивали и большевизм. Это и отражалось в выступлениях лидеров Национальной партии, которая тогда всячески добивалась популярности. Но придя через несколько лет к власти, она не выполнила ни одного из своих антикапиталистических лозунгов, а Герцог и Малан превратились в ярых врагов большевизма.