Книга Казнить Шарпея - Максим Теплый

Понравились Дибаеву стройные ножки одной смуглянки. Был он к этому времени весьма накачан коньяком разлива подмосковной фабрики «Черноголовка» (в Кремле действует неписаное правило: на приемах подавать только отечественные продукты и напитки).

Так вот наш герой, ожидая автомобиль, увидел, что из служебного бокового входа выходит хрупкая миловидная дама. Дибаев, плохо соображая, что делает, бесцеремонно обхватил женщину сзади, приподнял и этаким макаром попытался погрузить ее в авто.

К удивлению всех наблюдавших эту безобразную сцену, дама не только не растерялась, но действовала четко по законам самозащиты от неожиданного нападения сзади. Поскольку ее ноги находились в воздухе и не соприкасались с землей, она пяткой резко нанесла удар по голени нападавшему, которого она к этому моменту еще не видела. Кто знает, удар очень чувствительный. Дибаев от боли тут же опустил жертву на землю.

А дальше в течение нескольких секунд зрители увидели и вовсе неожиданное продолжение. Дама, улыбаясь и небрежно отряхивая пальто, что-то односложно ответила Дибаеву на его шепот на ухо, отчего тот удивленно отшатнулся и открыл рот. Пара служивых, стоявших прямо на ступеньках Кремлевского Дворца съездов, в чьи обязанности, собственно, и входило поддерживать спускавшийся по ступенькам люд и следить за порядком, дальнейшую картину описывали так.

Хрупкая мадам, не стесняясь демонстрировать красивое нижнее белье, применила классический прием джиу-джитцу: одной ногой она ударила противника под сгиб коленной чашечки, и тут же вторая нога, вывернутой параллельно земле стопой, нанесла встречный удар – тоже под колено, но спереди.

При умелом исполнении этот прием гарантировал сопернику тяжелую травму. Правда, в данном случае завершающий удар был недостаточно тяжел. Но и его хватило, чтобы высокое тело Николая Алексеевича рухнуло навзничь с весьма характерным резким выдохом – так обычно падают, когда не успевают сгруппироваться и больно ушибают спину.

Ася (а это была она) села в другую подъехавшую машину и быстро покинула поле битвы.

Это был единственный случай, когда Дибаев не отомстил за полученное унижение.

Во-первых, он был сильно пьян, поэтому ни номер машины, ни даму не запомнил. Ну и потом он посчитал, что она могла оказаться женой какого-нибудь высокого начальника, с которым в очередной раз идти на конфликт не хотелось – конфликтов Дибаеву и без того хватало.

Дежурные менты божились, что ничего не видели. И Дибаев решил, что лучше всего смириться с этим мимолетным позором и считать инцидент исчерпанным.

Он лишь в очередной раз жестко корил себя за то, что нарушил свой же принцип: никогда не напиваться на публичных мероприятиях. Дело в том, что Николай Алексеевич серьезно страдал традиционным российским недугом, именуемым бытовым алкоголизмом, и знал за собой грешок – пьяным его тянуло на подвиги.

В то же время Коля Дибаев был алкоголик особого рода.

Во-первых, он умел это скрывать. Его смуглая и матовая кожа всегда имела опрятный вид, а похмельная припухлость придавала ему образ человека, несколько ночей корпевшего над докладом шефу.

Во-вторых, в состоянии самого страшного и всеуничтожающего похмелья он мог в нужное время подняться – будь то хоть четыре часа утра, – прибыть на работу и в автоматическом режиме функционировать ровно столько, сколько требовалось для выполнения поставленной задачи. Потом он падал без памяти и не мог даже приблизительно воспроизвести, что же он так успешно делал все предыдущие часы.

Он даже с перегарным запахом научился бороться. И это была вовсе не традиционная жвачка, дающая в сочетании с перегаром запах «Тройного» одеколона, накрывающий окружающих при каждом чересчур интенсивном выдохе.

Дибаев поступал иначе. Он приглашал к себе утром в кабинет какого-либо очередного именинника из состава ветеранов кремлевской службы, какового можно было обнаружить практически каждодневно. Это могла быть уборщица-пенсионерка, пожилой охранник, убеленный сединами водитель, скромный работник бухгалтерии или кто-то, кто никак не мог даже в самых розовых мечтах рассчитывать на внимание такого большого начальника, как советник Президента. На это утреннее представление приглашались всяческие секретарши и свободные от работы в данный момент сотрудники.

Дибаев произносил прочувственную речь, смысл которой состоял в том, что только вот в такие дни мы и вспоминаем скромных тружеников аппарата. Дальше извлекался какой-нибудь сувенир – сам по себе сущая безделица, но для именинника представлявшийся буквально бесценным. Потом демонстративно открывался выдающийся алкогольный напиток, коих в закромах Дибаева было бессчетное количество, и объявлялось, что этот замечательный коньяк, к примеру, Remy Martin или Louis XIII, именно сегодня впервые попробует именинник, ибо заслужил это счастье своей безупречной службой. И до дна! Полный фужер! Один раз, поскольку рабочий день только начался! Но до дна!

Такой нехитрой комбинацией Дибаев решал сразу несколько задач: опохмелялся, снимал отвратный перегарный запах, замещавшийся запахом дорогого и душистого напитка, и давал сигнал всему своему аппарату, что с утра был вынужден выпить за здоровье какого-нибудь курьера, которому иное начальство по причине природной черствости даже кивнуть забыло в этот знаменательный день.

Чиновничий люд, разумеется, понимал, что при лютых человеконенавистнических наклонностях Дибаева все это сплошная показуха. Но это-то и придавало происходящему неподдельную убедительность. «Куролесит, гаденыш! – шипели недоброжелатели. – Дешевый авторитет зарабатывает! Волю тренирует: ему человека пополам перекусить хочется, а он с ним дорогущий коньяк на брудершафт жрет!..»

...В это утро Николай Алексеевич на Старую площадь не поехал, сообщив секретарше, что у него до обеда дела в Кремле. Он опрокинул уже второй стакан водки, поскольку, оставаясь один, пил только водку, зная, что она пьянит его значительно слабее других крепких напитков.

У Коли было еще одно аппаратное достоинство. Он мог на два счета почти без всякого повода уйти в многодневный запой, прерывавшийся только для вынужденных посещений рабочего кабинета, и столь же решительно прекратить его в то критическое мгновение, когда дальше пить было уже просто нельзя.

Для этого он еще пьяным с вечера зверски парился в бане, выпивал с утра два литра физраствора, всегда стоявшего про запас в холодильнике, растворял в воде пару таблеток янтарной кислоты и безжалостно делал себе укол мочегонного средства.

На стене в ванной у Дибаева висела огромная резиновая клизма, которая, по мере опорожнения, раздувала бурлящий и скулящий на все лады кишечник Николая Алексеевича до опасных пределов.

Затем проглатывались десять таблеток активированного угля и парочка таблеток для снятия боли в печени. Потом принимался десятиминутный ледяной душ. И уж далее наш герой смело шагал вперед, на любые должностные баррикады.

Как его организм выдерживал эти страшные удары – знал лишь сам Коля. Но после подобного двухдневного издевательства он тем не менее приходил в норму и начинал функционировать с прежней интенсивностью.