Книга София и тайны гарема - Энн Чемберлен

Запах этот сейчас был для меня равносилен удару под дых. Сейчас он означал для меня только одно — рабство.

Но именно тогда, еще не открывая глаз, я вдруг почувствовал, что могу видеть. И в серьге Джустиниани мне почудился грозный признак приближающейся опасности. Крест, украшавший ее, алым призраком врезался в мой мозг, когда на него упал свет единственного на судне фонаря.

И тогда своим внутренним взором я внезапно различил простенькие украшения других моряков. Я вспомнил их нехитрые безделушки, много раз до этого дня мелькавшие у меня перед глазами, тускло поблескивавшие сквозь покрывавшую грудь густую шерсть, когда матросы свешивались за борт, поднимая якорь или когда кто-то из них в редкие минуты безделья рассеянно потирал их пальцами. Но лучше всего я рассмотрел эти безделицы в тот момент, когда генуэзец Джустиниани приказал читать псалмы.

Кусочки воспоминаний, крутившиеся у меня в мозгу, вдруг встали на место. Раздался громкий щелчок, и перед глазами у меня сложилась ясная картина.

Несмотря на то, что сейчас все они действовали заодно, единство это было явно кажущимся. Потому часть матросов, если и носили на шее кресты, то это были не какие-то, а украшенные симметричными перекладинами кресты, какие носят исключительно греки.

Четыре года назад, заметь я это раньше, такая деталь не вызвала бы в моей душе ничего, кроме разве что брезгливого презрения к «проклятым еретикам». Но эти четыре года не прошли для меня даром, научив меня с куда большей терпимостью относиться к религии и верованиям других людей, хотя я никому не пожелал бы испытать на собственной шкуре тот способ научиться терпимости, каким учили меня. Генуэзцы, насколько я знал, принадлежали к римско-католической Церкви и подчинялись исключительно папе — именно им принадлежала власть на Хиосе. Однако большая часть населения исповедовала унаследованную от греков православную веру. Но сколько их было здесь, на судне? Половина? Наверное, да. Однако, подумал с горечью я, эти люди не выбирали, в какой вере или в какой стране им родиться — во всяком случае, не больше, чем я — свою судьбу.

Мне вспомнилось, как еще давно я как-то случайно услышал, как кто-то спросил: «Интересно, и как нам отличить греков от турков, если дело дойдет до драки?» Помнится, это случилось на корабле моего дяди, когда мы шли через Адриатику. Все уже одурели от безделья, и на судне завязалась потасовка.

Ответил на этот вопрос один из матросов, венецианец по происхождению: «Пали во всех подряд, — как бы в шутку бросил он, но в шутке чувствовалась большая доля правды. — Ведь турки плодятся, как кролики, разве нет? Скоро греков совсем не останется. Разве это не лучшее доказательство того, что Господь Бог разгневался на них и решил покарать греков за ересь? Так что считай, они заслужили это наказание».

Я невольно задумался о том, насколько сильно успех, сопровождающий набеги турков на те земли, где некогда господствовали католики, был результатом возмущения греков, которое те испытывали из-за своего униженного положения. Конечно, раб он всегда раб, что ни говори. Но даже рабу не безразлично, каков его хозяин. А турки, по крайней мере нужно отдать им должное, были, хоть и ненамного, все-таки милосерднее, чем иные христиане. В особенности христиане-католики.

Генуя, продолжал лихорадочно вспоминать я, несмотря на всю болтовню своих сограждан о демократии, со времени реформы Андреа Дориа — а тому было уж тридцать лет, — превратилась в покорную прислужницу могучих западных держав. И в особенности Испании. Слово же «Испания» во всем мире — и в моей душе — звучит примерно так же, как «инквизиция». Интересно, подумал я, генуэзцы, правя островом Хиос, используют те же изуверские методы?

Все эти мысли и догадки молнией вспыхивали и проносились в моем мозгу, кружась в голове, точно испуганные летучие мыши и не подчиняясь никакой логике. Да и о какой логике могла идти речь в подобной ситуации? Могу только сказать, что мне потребовалось куда меньше времени, чтобы додуматься до всего этого, чем было нужно, пожелай я изложить все это словами. Когда ко мне наконец вернулась способность рассуждать, я решил, что попробовать стоит. Возможно, мысль и неплохая. И к тому же иного выхода все равно не было. Открыв глаза, я набрался мужества и произнес:

— Ладно, идет. Считайте, вы меня убедили. Сейчас приведу мою госпожу, а потом отправлюсь с вами.

Был ли это крик боли — тот звук, который только мое чуткое ухо могло уловить в этой напряженной тишине? Он раздался из-за занавеси у меня за спиной. Неужели Эсмилькан все слышала, ужаснулся я? Эсмилькан, которая теперь, благодаря моим же собственным стараниям, немного понимала итальянский? Но сейчас я не мог позволить себе думать об этом. Собрав в кулак все свое мужество, я ринулся в атаку.

— Хорошо, согласен. Тем более что я бы сам предпочел, чтобы мою госпожу отделяли от гнева Пиали-паши толстые стены крепости, а не хилые доски палубы вашего корабля. И уж конечно, стены крепости будут покрепче, чем стены и соломенные крыши ветхих домишек, где укрылись ваши жены и дети. Или вы надеетесь, что генуэзцы позволят вашим юным дочерям спрятаться за стенами своей крепости? Нет, конечно. Во всяком случае, если вы не носите имя Джустиниани.

Хорошо, хорошо, подумал я. Я явственно почувствовал, как стрелка весов качнулась в мою сторону — чуть заметно, но вполне ощутимо. Те из матросов, на чью поддержку я рассчитывал, похоже, как-то не задумывались об этом. Занавеска у меня за спиной слабо колыхнулась, но я приказал себе не думать об этом. Пока не время, сказал я себе.

— Или, может быть, — продолжал я, решив ковать железо, пока горячо, — они подыщут для них укромное местечко где-нибудь в подвале под донжоном? Там, куда они обычно сажали вас за ересь? Иначе говоря, только за то, что вы продолжали исповедовать ту веру, что завещали вам ваши предки? Тогда кто же они, ваши истинные мучители? Турки? Или Джустиниани?

Я вдруг почувствовал мощную волну поддержки, а глухой ропот, прокатившийся среди матросов, подтвердил мои догадки. Похоже, я был на верном пути.

— Думаете, Пиали-паша пригнал сюда эскадру из восьмидесяти кораблей только ради того, чтобы полюбопытствовать, как идут дела на Хиосе? Вы думаете, что Джустиниани со свойственным ему хитроумием уболтает его, убедив заключить выгодное для жителей острова соглашение? Или полагаете, что турок можно обмануть пустыми обещаниями? Вы сами знаете, чего они стоят, эти обещания! Вы ведь слышали их не раз. И вынуждены были принять — но только потому, что у вас не было другого выбора, вы же не настолько глупы, чтобы поверить им.

Но и турки тоже не дураки. Пиали-паша отлично понимает, что все это не больше чем пустые обещания, потому что звучат они из уст генуэзских менял! Неужто неверный сможет забыть позор, который ему довелось пережить у стен Мальты? Ни за что, уверяю вас. Или…

Судорожно сглотнув вставший в горле комок, я заставил себя продолжать:

— …или вы надеетесь держать все эти корабли с вооруженными до зубов янычарами на расстоянии вытянутой руки до тех пор, пока не подоспеет на подмогу генуэзский флот?