Книга Порочные намерения - Лидия Джойс

Но у него не только не хватило духа предстать перед своим отцом с нежелательной женой, он еще и не устоял перед требованиями вступить в брак по выбору своих родителей. Свою первую жену он держал в неведении далеко от фамильного поместья, и, когда она умерла от скарлатины через пять лет после их свадьбы, он почувствовал облегчение. Он взял их маленькую дочку в свой дом, где жила его семья, чтобы вырастить ее вместе со своими другими детьми, и вскоре после этого унаследовал титул барона. Но даже тогда он не признал Эм, потому что этим лишил бы наследства своего единственного ребенка мужского пола и унизил бы свою мнимую баронессу.

И так Эм стала жертвой старого барона.

Прежде чем войти в зал, она глотнула свежего воздуха, чтобы успокоиться. Нужно было притворяться, будто ничего не случилось. Если Варкур захочет покончить с ее игрой, она не сможет помешать ему.

Едва она вошла в зал, как к ней подошел лорд Гиффорд.

— Птичка воротилась домой, — проговорил он. — На сей раз, мадам Эсмеральда, я не приму вашего отказа. Это весьма дурная манера — отказать одному, чтобы принять приглашение другого на тот же танец, а мне не нравится, когда из меня делают дурака.

— Уверяю вас, лорд Гиффорд, вы последний, из кого мне хотелось бы сделать дурака, — сказала Эм — откуда только взялась у нее твердость. С чувством беспомощности она приняла предложенную ей руку и позволила ему обнять себя и увлечь в вихре вальса.

Пока они танцевали, она односложно отвечала на его фальшиво-дружелюбную болтовню. Руки у него были сильные, шаг уверенный — во всяком случае, танцором он был гораздо лучшим, чем Варкур, и при этом был необычайно хорош собой. Но Эм чувствовала только легкую настороженность. Она почувствовала, как что-то — то ли смех, то ли всхлипывание — поднялось к горлу, и сглотнула. Внезапная сдержанность ее тела казались ей чуть ли не очередной изменой. Если она может быть такой сильной сейчас, почему же она так слабеет в присутствии Варкура? Слабеет и непростительно, неоспоримо глупеет…

Музыка кончилась, и лорд Гиффорд проводил ее обратно. Он не очень вразумительно извинился, что покидает ее, а она поймала себя на том, что смотрит поверх его плеча на леди Гамильтон, которая, чувствуя поддержку от своих друзей, пребывала в почти нормальном состоянии.

Пока Эм смотрела на нее, лорд Гамильтон прошел мимо, и леди Гамильтон… поблекла, замкнулась в себе. Он кивнул жене, движение это было исполнено бесконечного достоинства и грусти, но не остановился.

Если бы Эм не провела многие часы, изучая это нежно постаревшее лицо, она не заметила бы вспышки в глубине глаз леди Гамильтон. Но она ее заметила — и узнала. За страхом, который мог увидеть всякий, скрывалось что-то еще — ярость и мучительная смесь ненависти и любви. Увидев это, Эм ахнула, прижав руку к животу, потому что ей вдруг стало тошно.

Она все поняла, увязав увиденное с тем, что леди Гамильтон рассказала ей накануне, и новая картина получилась ужасающей. Графиня выехала верхом в тот день, когда пропал ее сын, и вдали увидела кого-то — своего собственного мужа, — который делал что-то страшное. Она бросилась вперед и обнаружила тело сына. И в панике помчалась назад, в дом, а вернувшись туда, скрыла то, что видела, и от своего преступного мужа, и от ни в чем не виноватого второго сына, оставив Варкура лицом к лицу с недостойными подозрениями, которые, правда, никогда не были произнесены вслух, сначала на расследовании, а потом светскими сплетниками.

Эм пошатнулась. Варкур — он ведь заслужил узнать об этом. Но она не может сказать ему, не могла сказать ему даже до того, как запятнала себя ложью, потому что знала — ей никогда не поверят. От иронии происходящего во рту у нее появилась горечь. Его родной отец. И она лгала Варкуру. Она изменила чему-то гораздо большему, чем ей представлялось…

— Мадам Эсмеральда, могу ли я пригласить вас на танец? — Незнакомец в черном протягивал затянутую в перчатку руку.

Эм молча кивнула, мысли метались в ее голове, и она позволила увлечь себя танцевать. Ночь поблекла в головокружительном чередовании мужчин и танцев, ее ноги едва касались пола…

Кто-то сунул бокал вина в ее несопротивляющиеся руки, и она прищурилась.

— Пейте, но осторожно, — услышала она знакомый голос.

Эм посмотрела на каменное лицо Варкура! Только напряжение во взгляде выдавало его чувства. Она покорно поднесла бокал к губам под вуалью, сделала два глотка, прежде чем здравый смысл приказал ей остановиться.

— С опиумом? — через силу спросила она.

Нечто похожее на улыбку пробежало по его лицу.

— Нет, Мерри, без опиума. Я вот уже два часа смотрю, как вы танцуете, и у вас во рту еще не было ни крошки.

— Неужели так долго? — Она попыталась подсчитать танцы, партнеров.

— Вы сегодня произвели прямо-таки фурор — и заставили многих маменек повесить носы, потому что привлекли к себе внимание многих достойных джентльменов.

— Боже мой, — сказала она, не подумав, потому что более не свойственного Эсмеральде ответа и придумать было нельзя.

— А теперь идите, — приказал он. — Я велел подать для вас кеб прямо к дверям. Уходите с бала, пока он в самом разгаре и мужчины гоняются за вами. Вскоре они обратят внимание на кого-то другого, начнут соперничать не из-за вас, и все будет испорчено.

Она смущенно схватила его за руку:

— Почему вы помогаете мне?

Она ощутила его искаженное самодовольство, хотя это чувство лишь промелькнуло на его лице.

— Назовем это слабостью. Назовем это глупостью. Этим я хочу сказать, что да, мы заключили сделку, и хотя бы на данный момент я намерен выполнить свою часть.

Эм покачала головой.

— Благодарю вас, — сказала она.

Когда он отступил в сторону, убрав руку, она склонила голову в знак признательности и ушла, неся свою вину осторожно, точно рану.

Глава 18

Стоя в полумраке под лестницей, Томас смотрел, как расходятся последние гости, по очереди пожимая руки лорду и леди Гамильтон и выражая благодарность за вечер. Даже Мэри и Элизабет поднялись наверх за полчаса до того, как доиграли последний танец и оставшиеся гости удалились в восточную гостиную ради беседы и прекрасных вин графа.

Как только лакей закрыл дверь за последним гостем, отец Томаса повернулся и, не сказав ни слова, медленно и тяжело поднялся по лестнице. С каждым годом дом, который был выстроен как воплощение его «я», казался все менее похожим на замок и все больше походил на мавзолей.

Мать Томаса мгновение неподвижно смотрела на огромную резную дверь. В молодости она была сокрушительно хороша собой, с яркими светло-рыжими волосами, которые были совсем не в моде, но придавали ее привлекательности необыкновенный оттенок. Первые белые нити в этих волосах появились после смерти Гарри, а теперь в них остались лишь полосы меди и золота. Страх и забота, избороздившие ее лицо морщинами, становились отчетливее всякий раз, когда ее ярко-синие глаза обращались на сына, но по мере того как укреплялось ее пристрастие к бутылочкам с опиумом, это происходило все реже и реже.