Книга Коготь дракона - Кейт Форсит

Поэтому, хотя Изабо говорила на лошадином языке довольно свободно, ей никогда еще не удавалось достичь такого взаимопонимания. У них появился свой собственный язык, состоящий из слов, жестов и ржания. Обычно такой язык возникал между ведьмой и ее хранителем, но для этого требовались совершенно особые отношения. Однако, легкость, с которой возникло взаимопонимание, заставила Изабо задуматься о том, не станет ли этот конь в один прекрасный день ее хранителем. Думать об этом было приятно.

Ехать верхом без седла — не самый удобный способ передвижения, а от вчерашней безумной гонки у Изабо болело все тело, поэтому она, навьючив свой мешок на жеребца, пошла рядом с ним по зеленому лугу.

— Я буду звать тебя Лазарь, — сказала она, гладя гнедую шею. — Ты такой красивый. — Жеребец заржал в ответ и ткнулся мордой в ее руку.

За ними тянулись горы, гряда за грядой, дальние вершины покрывал снег, а впереди темнели два высоких утеса, обозначавших Перевал — единственный путь с гор в предгорья. Изабо волновалась, помня, что Бачи схватили тут всего несколько дней назад. Но было раннее утро и у Перевала никого не было видно. Если поблизости и были Красные Стражи, то они, вероятно, еще спали.

Луг превратился в узкую лощину, склоны стали выше и круче, от неба осталась только узкая голубая полоска. Сердце Изабо гулко стучало. Однако, останавливаться не было смысла — ей нужно было продолжать путь на равнины. В конце концов луг остался позади, теперь узкая тропка вела по краю гигантского обрыва. Когда идти рядом с жеребцом стало трудно, Изабо, встав на большой валун, забралась на его спину, слегка поморщившись, когда ее многострадальное седалище соприкоснулось с конским хребтом.

Каменистая тропка была пуста, лишь вороны приветствовали Изабо своим криком. Наконец она миновала Перевал и остановилась, глядя на северные вершины Рионнагана, родины Мак-Кьюиннов, правителей Эйлианана. Серые и бесплодные, они тянулись на многие мили, постепенно понижаясь к плодородным долинам. Здесь не было видно ни единой живой души, даже птицы или кролика. Глазу открывались лишь россыпи камней, колючие заросли и бескрайнее голубое небо.

— Поехали, — наконец сказала она Лазарю, и жеребец послушно перешел на крупную рысь, настороженно прядая ушами.

Они проскакали всего лишь несколько ярдов, когда раздался резкий приказ остановиться. Сердце у Изабо упало. Оглянувшись, она увидела часового в развевающемся красном плаще.

Жеребец заплясал, все его мощное тело напряглось, готовясь к бешеной скачке.

— Не стоит, — сказала Изабо. — Это будет подозрительно выглядеть.

Конь послушно остановился, и часовой направился к ним, держа ладонь на рукояти палаша, хотя было видно, что он не ожидает никакого сопротивления.

— Кто ты такая? — спросил он. — И что здесь делаешь?

— То же, что и каждую весну, — игриво ответила Изабо. — Собираю травы и цветы. Бабуля говорит, сейчас самое время их собирать, весной в них самый сок. — Она знала, что здесь, в предгорьях, женщин, сведущих в травах и кореньях, уважают, ведь других лекарей здесь не было. В каждой деревушке была своя знахарка, где-то — более опытная, где-то — менее, но все они были очень осторожны, чтобы не навлечь на себя обвинения в колдовстве.

— Что за травы? — подозрительно спросил часовой. Изабо застенчиво улыбнулась.

— Василек — от ушибов, можжевельник — от несварения, черную чемерицу — для старины Дженто, который по весне становится очень странным. — С этими словами она продемонстрировала ему растения, сорванные накануне. На корнях одного из них до сих пор висели влажные комья земли. Изабо была слишком хорошо вышколена, чтобы пропустить такую редкость, как черная чемерица.

— Для чего это? — спросил часовой.

— Помогает от падучей и помешательства, — лаконично сказала Изабо. — Но только совсем чуть-чуть. Если переборщить, будет хуже, чем падучая.

Часовой, казалось, успокоился, хотя, для порядка, расспросил ее о том, кто она такая, где живет и не боится ли одна бродить по горам. Усыпив его подозрения, Изабо, в конце концов, получила разрешение ехать дальше. На прощание часовой игриво ущипнул ее бедро и предложил навестить его, если жизнь с бабулей ей наскучит.

— Это скверное место, здесь бывает так одиноко, что хочется выть, — признался часовой. — Еще недавно здесь дежурил целый отряд, но в горах видели ули-бистов и все, кроме меня, отправились на поиски.

Изабо снова довольно улыбнулась и поехала через луг, радуясь, что так ловко одурачила часового. Бачи даже этого не сумел, самодовольно подумала она.

Однако, к тому времени, когда взошло солнце, ее самоуверенность испарилась, уступив место голоду. Несколько раз перерыв свой мешок, она не обнаружила ничего, кроме пустых полотняных мешочков и щепотки муки. К счастью, у Изабо были травы, и, отпустив коня попастись, она вскипятила себе жидкий, но поддерживающий силы чай. Чай помог ей взбодриться, но не смог заглушить голод, и Изабо поняла, что несмотря на наказ Мегэн, ей придется заглянуть в какую-нибудь деревеньку.

— Не могу же я ничего не есть, — сказала она себе, отправляясь на поиски деревни. Она выяснила, что если подстелить на конскую спину плед, ехать будет гораздо удобнее, хотя плед скоро пропахнет конским потом. Но пропахший лошадью плед казался куда меньшим злом, чем отбитое седалище, поэтому дальше она поехала в этом импровизированном седле.

Луг находился на возвышенности, поэтому Изабо повернулась спиной к горам и поехала вниз. Наткнувшись на маленький ручеек, Изабо поскакала вдоль него; когда солнце скрылось за горами, ручеек вывел ее к убогой деревушке. У деревенского пруда стояло несколько женщин с ведрами, босоногие ребятишки носились по грязной площади. Пруд окружали кособокие домишки, в грязи копошились тощие куры. Изабо показалось, что она никогда не видела этой деревни, они с Мегэн обычно посещали города, ибо их обитатели обращали меньше внимания на чужаков, к тому же там можно было узнать новости. Но все горные деревеньки с их серыми каменными стенами и высокими соломенными крышами были на одно лицо. Эта казалась очень бедной, многие стены были повреждены и кое-как замазаны глиной, а женщины вместо пледов носили на плечах какую-то дерюгу. Их босые ноги были заляпаны грязью, на изнуренных лицах лежала печать вековечной покорности. Одна из них была на сносях. Поднимая тяжелое ведро, она схватилась рукой за поясницу.

Подъезжая, Изабо лихорадочно соображала, чем она может заплатить за еду. У нее были только травы, а многие из этих женщин, несомненно, разбирались в травах не хуже нее. Тем не менее, разложив на земле кое-какие травы и корешки, она непринужденно затараторила.

— А еще у меня есть пустырник, который, как вам известно, лучшее средство от больного сердца.

— Если бы мне был нужен пустырник, я бы пошла и попросила знахарку, — неприветливо сказала беременная женщина.

У Изабо заблестели глаза при мысли, что в ее мешке может оказаться что-нибудь редкое, что пригодится знахарке, впрочем, одна знахарка всегда приютит другую.