Книга Генри и Джун - Анаис Нин

Я проснулась с мыслью о том, что Алленди собирается поцеловать меня во время приема. День как раз подходил для этого — роскошный, тропически жаркий. Мне стало очень грустно, что доктор далеко.

Когда я сказала, что перестану к нему приходить, Алленди отбросил психоанализ, и мы принялись просто разговаривать. Я посмотрела на его нос, как у простого русского мужика, и подумала, может ли такой мужчина быть сексуальным. Я понимала, что снова играю какую-то роль, и при этом пришла в панику. Через несколько минут он взял меня за руки. Я слегка отстранилась, надела шляпку и плащ, но, когда я уже стояла в дверях, он наклонился ко мне и попросил:

— Embrassez moi[5].

Я испытала двойственное чувство: мне хотелось, чтобы он просто — не спрашивая разрешения — крепко обнял меня и поцеловал, но когда он сделал это, поцелуй показался слишком целомудренным. Потом мне хотелось вернуться, чтобы он поцеловал меня еще раз. Мне показалось, что я была нерешительна, да и он тоже, что мы могли бы поцеловаться более страстно. В тот день он был красивым, блестящим, мечтательным, интересным и таким непреклонным. Настоящий гигант.

После поцелуя Алленди я ощутила счастье. И все же один-единственный поцелуй Генри может довести меня до умопомрачения. Сегодня я это особенно остро осознала, увидев его после пятидневной разлуки. Какое слияние тел! Когда мы встречаемся, все вокруг раскаляется, как в печи. И все-таки я все яснее понимаю, что реагирует только мое тело. Самые прекрасные мгновения с Генри — в постели.

Июль

В понедельник, как только Хьюго уехал в Лондон, я сразу же кинулась к Генри. Две ночи экстаза. На моем теле еще сохранились следы его укусов, а прошлой ночью он был так возбужден, что даже сделал мне больно. Мы занимались любовью, иногда прерываясь, чтобы порассуждать.

Он ревнует. Он взял меня с собой в Монпарнас, там ко мне подсел красивый венгр и внезапно стал делать смелые, даже наглые предложения. После этого случая Генри сказал, что меня надо держать под замком, не выводя в общество. Когда Генри увидел меня в Монпарнасе, ему показалось, что я слишком нежна и изящна для толпы, ему захотелось защитить меня, спрятать от всех.

Он спорит с самим собой, следует ли ему сдаться Джун. Он чувствует, что со мной его жизнь полна до краев, он знает, что я люблю его сильнее. Мы лежим ночью с открытыми глазами и говорим об этом, но я знаю, что он не может и не должен бросать Джун, свою страсть. На его месте я бы никогда ее не бросила. Мы с Джун не затмеваем друг друга, скорее дополняем. Мы обе нужны Генри. Джун — возбуждающее средство, я — убежище. С Джун он впадает в отчаяние, со мной — в гармонию. Все это я объясняю Генри, крепко сжимая в объятиях.

И потом, у меня есть Хьюго. Я бы не бросила его ради Генри. Есть одна вещь, которую я не могу сказать Генри: он мужчина с огромными физиологическими запросами, так что Джун ему просто необходима. Такой мужчина возбуждает чувственную любовь. Я тоже люблю Генри чувственной любовью. В конце концов наша связь разорвется. Ему суждено потерять меня. Того, что я даю ему, хватило бы менее сексуальному мужчине. Но не Генри.

Мы лежим ночью без сна и разговариваем, и, хотя мои руки обнимают его, мысли уже далеко. Он умоляет меня не рисковать летом; он целует меня, по телу все еще пробегают судороги после нашего соития. Он говорит, что это было, будто разбился градусник.

Я подавила мужчину, которого невозможно подавить. Но я знаю границы своей власти, я знаю: чтобы удовлетворить запросы этого мужчины, было бы неплохо сложить меня и Джун. Я осознаю это с грустным восторгом.

Генри полюбил меня. Э, да я — его любовь! У меня было с ним все, что только возможно между мужчиной и женщиной. Я была допущена в самые тайные уголки его души. Я слышала от него такие слова, принимала такие проявления чувств, ловила такие взгляды! Каждая его ласка была предназначена мне одной. Я чувствовала, что убаюкиваю Генри своей мягкостью, что он тонет в моей любви, я возбуждаю его страсть, он хочет обладать мной, он ревнует. Я взросла на нем — но не как земное существо, а как мечта. Что больше всего ему запомнилось из нашего совместного бытия? Тот день, когда он лежал на диване в моей спальне, пока я заканчивала одеваться к обеду. На мне было темно-зеленое платье в восточном стиле, от меня пахло моими любимыми духами — и Генри вдруг показалось, что он в волшебной сказке и от меня, принцессы, его скрывает незримый занавес. Вот что он вспоминает, пока я согреваюсь в его объятиях. Мечты и иллюзии. Сок, который он вливает в меня со стонами наслаждения, его укусы и запах моей плоти на его пальцах — все это исчезает перед могуществом волшебной сказки.

— Ты просто ребенок, — говорит Генри озадаченно и добавляет: — Ты великолепно умеешь трахаться. Где ты этому научилась, где?!

И все же, сравнивая меня с Полетт, этой юной девочкой, он замечает мою обольстительность и мой ум, которые он так любит.

— Мы с тобой одно целое, Анаис. Ты нужна мне. Я не хочу, чтобы Джун возвращалась!

Если знать, как грубы были друг с другом Генри и Джун, начинаешь удивляться, с каким вниманием он относится к малейшим признакам скуки или усталости у меня. Генри воспитал в себе новое восприятие мира, стал мягче. Однажды он заговорил о том, что мне не хватает твердости характера. Чтобы подразнить его, я ответила, что надеялась с его помощью научиться смело смотреть в лицо унижениям и грубости, бороться, наносить ответные удары, говорить громким голосом, а он не сумел преподать мне нужного урока. Я обезоружила человека, который собирался вылепить из меня жесткую женщину. Я даже не пытаюсь критиковать его. Благодаря мне он легко отказывается от импульсивных суждений, например от мнения, что Полетт очаровательна. Терпением и нежностью я полностью подчиняю себе мужчину, который весь — сомнения и противоречия. Иногда, когда Генри удивляется ловкости моих пальцев — чищу ли я рыбу или завязываю ему галстук, — я с раздражением и горечью думаю о Лоуренсе: мне кажется, я пользуюсь его методами. Я все еще ощущаю поцелуи на своих ладонях и не хочу мыться, потому что тело мое переполнено восхитительными ароматами.

Через несколько часов домой возвращается Хьюго, и продолжается наша жизнь, полная противоречий. Интересно, долго ли еще я буду тосковать по чувственному мужчине? Перед сном Хьюго сказал мне:

— Послушай, я не пьян и я не впадаю в сентиментальность. Но я хочу сказать, что ты самая замечательная женщина на свете.

Говоря, что я испытываю к Генри только плотскую любовь, я не совсем точна. Я испытываю множество других эмоций: когда он смеется, когда мы смотрим кино, когда он тихо разговаривает со мной или Фредом на кухне; я люблю его покорность, его чувствительность, его язвительность и гнев.

Он собирался написать Джун жестокое письмо, полное обвинений. И тут я принесла ему документ, который оправдывает все ее поступки. Как будто он занес руку для удара, а я остановила его. Теперь я уверена, что Джун наркоманка. В одной книге я нашла описание, подтвердившее мои смутные подозрения.