Книга Пути памяти - Анна Майклз

Долгое время меня не оставляло такое ощущение, что вся моя энергия уходит на то, чтобы переступить порог родительского дома, когда я оттуда уходил.

Насколько возможно – в тех пределах, которые определены обязанностями гражданина Канады, – отец всячески избегал каких бы то ни было отношений с государственными учреждениями. Поэтому я предвидел его упорное сопротивление в оформлении пенсии по старости, несмотря на то что для них с мамой этот источник существования был жизненно важен. Когда настало время, я позвонил в соответствующую контору, выяснил, какие ему были нужны для этого документы, и рассказал об этом маме.

Спустя пару недель я пришел к ним на обед. Отец сидел в своей комнате, дверь ее была закрыта. Мама отошла от горячей плиты и села за кухонный стол.

– Никогда больше не говори с отцом о пенсии.

– Но мы же столько для этого сделали…

– Он был там вчера.

– Ну наконец-то. Слава Богу.

Мама всплеснула руками, и у меня возникло такое чувство, будто я выглядел в ее глазах полным идиотом.

– Тебе кажется, что все так просто… Он пошел туда, куда было надо. У него с собой были все необходимые документы. Он дал свидетельство о рождении человеку, который сидел перед ним за столом. А тот человек ему сказал: «Я хорошо знаю то место, где вы родились». Твой отец подумал, что он тоже из тех краев. Потом тот человек тихо ему сказал: «Да, мы квартировали там в 41-м и 42-м», пристально на него уставился, и твой отец сразу все понял. После этого тот чиновник склонился над столом и сказал папе так тихо, что он едва расслышал его слова: «Ваши документы неправильно оформлены». Папа пулей вылетел из той конторы. Но домой он пришел только несколько часов спустя.

Я подался вместе со стулом назад.

– Не надо, Бен. Не трогай его сейчас. Если он узнает, что я тебе обо всем рассказала, он не выйдет к обеду из комнаты.

Мне было ясно, что обедать с нами он не будет ни в каком случае. Мама, наверное, могла бы даже отменить на несколько дней все его занятия.

– Это ты заставил его туда пойти. Ты его уговорил. Не думай, сынок, что в жизни легко получить что-то даром.

* * *

Большинство осознает отсутствие лишь с пропажей наличия; печаль заполняет просеку только после того, как срублены деревья. Только тогда душа начинает болеть от утраты того, что нам было дорого.

Я родился в отсутствии. История определила мне место в просеке, где черви жрут гниль перегноя земли, покинутой корнями. Ее заболотили дожди, зеленая тоска болота покрыла ее зыбким налетом цветочной пыльцы.

Там мы и жили с родителями в этом заброшенном болоте, гниющем от печали. Казалось, что Наоми поняла это изначально и отдала нам сердце с естественностью дыхания. Но для меня любовь была как вдох без выдоха.

Наоми стояла ногами на твердой земле, она протянула мне руку. Я взял ее в свою, но что с ней делать дальше – не знал.

Наоми не отдавала себе отчет в собственной красоте. В изгибах ее тела чувствовалась сила и соразмерность, когда она что-то говорила, к лицу приливала краска, интенсивность которой была точным показателем ее эмоционального состояния. Она не была ни худышкой ни толстушкой, скорее, ее можно было назвать плюшево-бархатной. К себе она относилась более чем критически – ни спортивные ноги, ни пышные светлые волосы ее не радовали, ей хотелось быть выше, изящнее, элегантнее; она страшно переживала по поводу каждого грамма лишнего веса выше талии. Точно так же, как к физическим своим данным, Наоми относилась и к собственным умственным способностям, она не придавала значения их достоинствам, акцентируя внимание на недостатках, – все, что она читала, в счет не шло, значение имело лишь то, что она не успела прочесть. Иногда Наоми внимательно слушала, а потом с болезненной точностью высказывала собственное суждение, проникая в самую суть проблемы, – как будто искусный воин точным ударом сабли рассекал фрукт пополам. Так, в частности, случилось, когда мы ехали в тот вечер на машине домой от Мориса Залмана. Наоми тогда сказала:

– Яков Бир выглядит как человек, который в конце концов правильно сформулировал вопрос.

Вскоре после получения в университете постоянной преподавательской ставки я начал работу над второй книгой, посвященной погоде и войне. Вновь нависла угроза кулинарного сопровождения моей работы Наоми взрывными или горящими в огне блюдами, но, к счастью, она решила, что такое меню может быть опасным. Название книги я заимствовал у Тревельяна[115]– «Бессмертный враг». Это его выражение относилось к урагану, помешавшему военно-морским силам Англии в ходе войны с Францией. Тревельян дал верное определение подлинного противника – ураган на море проходится по палубе судна потоками воды на скорости сто миль в час, воющий ветер дует с такой силой, что человек не может там ни дышать, ни смотреть, ни стоять.

В годы Первой мировой войны в горах Тироля специально обрушивали лавины, хоронившие под собой врага. Примерно в то же время начали проводить исследования с целью использования в качестве оружия торнадо, но эти разработки так и не были завершены, потому что нельзя было с уверенностью сказать, не повернет ли торнадо на позиции той стороны, которая решила его использовать против неприятеля.

По пути из Парижа в Шартр Эдуард III[116]чуть не погиб во время сильнейшего града. Он дал Пресвятой Деве Марии обет заключить мир, если спасется от огромных градин величиной с камень, и выполнил обещание, подписав мирный договор в Бретиньи. Англию спас шторм, погубивший испанскую армаду. Грозы с градом прошли по Франции над территорией протяженностью в пятьсот миль, погубили урожай и привели к голоду, который стал одной из причин Французской революции. Зима – неизменная союзница России – одолела армию Наполеона. От зажигательных бомб, которые сбрасывали на Гамбург, возникали торнадо. Термин «фронт» был заимствован военными у метеорологов в ходе Первой мировой войны…

Когда немцы вторглись в Грецию, передача всех прогнозов погоды королевскими военно-воздушными силами и службами синоптиков была сознательно прекращена. Карта погоды Средиземноморья стала неполной, чтобы немецкие пилоты не смогли воспользоваться греческими прогнозами во время воздушных налетов.

Гиммлер верил, что Германия может изменить даже погоду на оккупированных немцами территориях. Разминая в пальцах польскую землю – «теперь землю Германии», – он рассуждал о том, как арийские поселенцы будут сажать деревья, «сделают так, что роса станет выпадать более обильно, увеличится облачность, чаще будут идти дожди, и это приведет к улучшению климата на востоке, что, в свою очередь, поможет в развитии экономики…»