Книга Чары Шанхая - Хуан Марсе

Когда я вспоминаю, как он сидел, прислонившись спиной к дереву, заложив руки за голову и устало опустив веки, я неизменно думаю, что он уже тогда находился во власти чудовищного умысла, холодного безумия, руководившего его поступками; и если я прав, готов поклясться, что он задумал свое злодейство в том безмятежном уголке сада, где оберегал сон больной Сусаны, в такой же солнечный полдень, вдыхая аромат увядающих цветов.

Я шел к дому по улице Камелий, как вдруг увидал сеньору Аниту, которая семенила по тротуару мне навстречу, держа в дрожащей руке пучок петрушки, словно букет фиалок. Она возвращалась от соседки; глаза ее были опущены, ветерок шевелил светлые кудри. Она прошла мимо, так меня и не заметив.

4

Минули годы. Я был уверен, что события той осени уже никогда не смогут меня взволновать. В один прекрасный день я узнал, что Сусана окончательно поправилась, что ее мать пила горькую, хотя по-прежнему работала в кинотеатре «Мундиаль», а Денис открыл бар на улице Риос-Росас, тратил уйму денег и одевался по последней моде.

В феврале 1951-го прошло три года со времени моего последнего визита в особняк. К тому времени Финито Чакон, который развозил пиво на грузовике фирмы «Дамм», отрастил небольшие усики и знал наперечет все публичные дома Баррио-Чино, а заодно и все самые злачные уголки Барселоны. Однажды он походя бросил, что собственными глазами видел, как Сусана Франк моет стаканы за стойкой заведения с сомнительной репутацией, которое Денис открыл на Риос-Росас; с Финито она была очень мила, и сама девица хоть куда, сдобная как булочка, и кожа у нее нежная, как у матери, а попка такая, что закачаешься; он пока точно не знает, чем она там занимается, работает официанткой или «вкалывает», как остальные девицы, но он собирается заглянуть туда как-нибудь субботним вечерком в новом костюме и все разузнать как следует, потому что поговаривают, девчонка уже давно не ночует дома…

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — мрачно оборвал я Финито. — С чего ты взял, что мне это интересно? Мне наплевать, чем она там занимается.

В то время Сусана окончательно ушла к любовнику. Ей едва исполнилось восемнадцать — она была на год старше меня. Сеньору Аниту частенько встречали на улице или в таверне, она очень исхудала и подурнела, порой бывала совсем пьяна и болтала сама с собой; всех удивляло, что ее до сих пор не выставили с работы. Правда, кожа у нее была по-прежнему тонка и нежна, и светлые кудри все так же отливали золотом. Всем, кто соглашался ее выслушать, она рассказывала, что Сусана отправилась разыскивать отца и скоро они вместе вернутся домой. Как-то летом она заболела, и вдова капитана Блая, сеньора Конча, ежедневно ее на вещала. И вот однажды, — никто, даже сеньора Конча не мог сказать, когда именно, — объявился Форкат. Он вернулся так же незаметно, как исчез, и как ни в чем не бывало занял свое место в особняке и в жизни сеньоры Аниты, чтобы спасти ее от отчаяния и алкоголя. Сусана к тому времени не жила с матерью уже более полугода.

Остальное я узнал из сплетен и пересудов, разлетевшихся по городу, но, честное слово, они не менее достоверны, чем мой собственный правдивый рассказ. Через две недели после его возвращения соседи увидели, как возле особняка остановилось такси и Форкат помог выйти измученной, ослабевшей Сусане с маленьким чемоданом в руке и перекинутой через плечо шубкой из недорогого меха; он бережно взял у девушки чемодан и заботливо подал ей руку, после чего они вместе скрылись в доме. Стояло субботнее утро, июль был в самом разгаре, и на рынке толпился народ. Сперва никто не мог сказать, вернулась ли Сусана окончательно или же приехала на несколько дней, чтобы ухаживать за матерью, но всем сразу стало ясно, что это Форкат убедил ее вернуться; еще говорили, что девушка не слишком сопротивлялась — уж больно невыносимой была ее жизнь у проклятого сутенера. Он скверно с ней обращался, это сразу было заметно: из машины она вышла изможденная, не зная, куда глаза девать от стыда. Хотя, к чести ее, надо добавить, что, даже зная, какую жизнь она вела и чья она дочь, никто бы и не подумал, что она шлюха, — лицо ненакрашенное, да и одета скромно — словом, никто ничего дурного в ней не заметил; скорее она походила на больную, которая только-только выписалась из больницы, — худющая, под глазами синяки… Так или иначе, на седьмой день после ее возвращения, в понедельник 7 июля под вечер, на пороге ее дома появился Денис.

Много дней спустя, когда алкоголь и измученная совесть совсем опустошили ее память, сеньора Анита клялась, что это вовсе не она открыла Денису дверь — она бы никогда не пустила его в дом по доброй воле, потому что знала, что он безобразник и бандит, хотя когда-то жалела его: он ведь так маялся и все никак не мог ни простить, ни забыть свою жену; но сеньора Анита, конечно же, и представить себе не могла, что этот развратник соблазнит девочку, что он задумал ее погубить. «Лучше бы уж он отыгрался на мне, — говорила она, — я за свою жизнь столько нахлебалась, что меня уже ничем не проймешь. Так нет же, мерзавец знал, что свою больную девочку Ким любит больше всего на свете…» В тот вечер ей, то есть сеньоре Аните, нездоровилось, и она очень рано легла спать, дрожа от озноба и мокрая как мышь, поэтому дверь открыл Форкат, решив, что это сеньора Конча принесла из бара колотого льда. Сусана только что приняла душ, надела халат и, замотав голову полотенцем, поднялась к Форкатуза аспирином, вот тут-то все и произошло. Сеньора Анита ничего не видела, но чувствовала сердцем: Денис ворвался как бешеный, вне себя от ярости. Он стал кричать и звать девочку, побежал в коридор, потом на террасу; Форкат пытался его утихомирить, потом они орали друг на друга, и тогда Форкат высказал Денису в лицо, что ненавидит его, что он трус и подлец, а Денис в ответ назвал его лицемером и паразитом и пригрозил, что опять выкинет на улицу или убьет, если он встанет между ним и Сусаной. «Я ее уведу, — сказал он, — и сам черт меня не остановит». И вдруг Сусана завопила как полоумная и ринулась вниз по лестнице, тогда, по словам сеньоры Аниты, она собрала все силы, встала, набросила халат и выскочила в коридор, но удержать Сусану не успела, и тут прогремели два выстрела, от которых содрогнулся весь дом, а когда она выбежала на террасу, Сусана с намотанным на голове полотенцем, прижавшись к стене, молча смотрела на зажатый в руке Форката револьвер — быть может, он и вправду держал его первый раз в жизни. Денис, шатаясь, подошел к двери, спустился по ступенькам в сад и, сделав несколько шагов, повалился ничком. Тогда Форкат вышел следом за ним, спокойно прицелился своим косящим глазом и несколько раз выстрелил в неподвижное тело, распростертое на гравии. Потом сам вызвал полицию, отдал револьвер и покорно протянул руки, чтобы ему надели наручники, а когда его уводили, взглянул на девочку, не произнеся ни слова. «Это неправда, будто он сказал ей «теперь тебе больше нечего бояться» или «береги мать и веди себя хорошо», это соседи сочинили, а может, я сама, или мне вообще все это приснилось, — говорила сеньора Анита. — Я была так напугана и растеряна, меня до сих пор будят по ночам эти ужасные выстрелы, до самой смерти буду их слышать. Со мной он тоже не простился — не поцеловал, не сказал «еще увидимся», он отлично знал, что его ждет. Да и что он, бедняга, мог сделать? Даже если б очень захотел, все равно не сумел бы меня утешить, как раньше… Форкат ни на секунду не отводил глаз от изрешеченной пулями спины убитого, — говорила она, — и не проронил ни звука, даже когда его допрашивали, а потом грубо выволакивали из дома…»