Книга Из первых рук - Джойс Кэри

На шпика не похож. Несмотря на аккуратный коричневый костюм и коричневую шляпу. Для этого у него была слишком длинная шея и походка не та — носками наружу. Он шел, как передние лапы французского мопса. На морде сметка и настороженность. Круглые роговые очки. Одним словом, он выглядел так, что любой хороший ветеринар сказал бы с первого взгляда — у бедного песика глисты.

Что этой несчастной животине от меня надо? — подумал я. Верно, это свой брат художник. Судя по виду, он может рисовать сепией или делать концовки в книгах... переводными картинками.

Внезапно молодой человек дернул шеей, словно хотел согнать комара с уха; его большие карие глаза, тающие, как желе в жаркий день, наполнились почтительным восторгом, и он прочирикал:

— Простите, сэр, вы случайно не мистер Галли Джимсон? Я дважды на прошлой неделе заходил к вам в студию.

Алебастр, подумал я и чуть не рассмеялся прямо себе в лицо. Вот он, мой профессор, щенок со школьной скамьи. Один из тех борзых юнцов, которым все средства хороши для достижения цели.

— Нет, — сказал я, — я Генри Форд. Инкогнито.

Но у него были внешние источники информации.

Он меня знал.

— Меня зовут Алебастр. Я не уверен, получили ли вы мою записку. Боюсь, что вам ее не передали. Я искусствовед, я немало писал об английской школе и в течение многих лет являюсь горячим поклонником ваших великолепных произведений.

— Здравствуйте, — сказал я. — Как поживаете? Надеюсь, у вас все в порядке?

— Благодарю вас. Я имел счастье видеть удивительную коллекцию мистера Хиксона.

— О да, мистер Хиксон занимается коллекционированием всю свою жизнь. Если он чего-нибудь не коллекционирует, значит, в это не стоит помещать деньги.

— И мы с ним пришли к общему мнению: то, что ваши блестящие картины так мало известны за пределами небольшого круга знатоков, — вопиющее безобразие.

— Мистер Хиксон хочет взвинтить цены, так, что ли?

— Он считает, что настала пора воздать должное вашему вкладу в искусство.

— Пусть будет поосторожнее. Он может опять наломать дров. Он уже однажды пробовал устроить бум вокруг Джимсона, в двадцать пятом году. Но тут сперва разразилась всеобщая стачка, а затем его агент по рекламе заболел белой горячкой, обратился на путь истины и написал, что, по его глубокому мнению, я антихрист и главная причина деградации английской молодежи.

— Я, кажется, помню кое-что об этой позорной истории.

— Мне она пошла только на пользу. Я получил от маклеров несколько заказов. В тот год я неплохо заработал.

Профессор быстро улыбнулся, словно хотел сказать: «Причуды гения. Но, право же, мне весьма жаль». Затем снова стал серьезен, даже печален, и проговорил:

— Мистер Джимсон, вот уже несколько лет я намереваюсь — с вашего одобрения, разумеется, и, надеюсь, поддержки — написать вашу подробную биографию с приложением описательного и оценочного каталога ваших произведений и с репродукциями основных трудов.

Репродукции основных трудов! Великолепно. Будь я один, я лег бы на панель и подрыгал ногами. Интересно, он настоящий? Я никак не мог этого решить. Что-то в его левом глазу заставляло меня думать, что он не по-настоящему настоящий. Словно это «что-то» говорило: я называю себя Алебастром, но один Господь ведает, что я такое на самом деле. Возможно, оптический обман в результате массового несварения желудка.

— Неплохая идейка, профессор, — сказал я. — А вы опытный жизнекропатель?

— В свою книгу о раннем периоде творчества Кроума{29} я включил его краткую биографию.

— Какой длины?

— Страниц сорок.

— Я не знал, что старина Кроум так много прожил. На меня понадобится четыреста страниц при таком темпе.

— Полное жизнеописание может занять второй том.

— У старого Кроума были репродукции?

— Нет, только фронтиспис.

Я остановился на углу Эллам-стрит и выпятил грудь.

— В моей монографии должны быть репродукции.

Профессор тут же оценил всю важность момента.

Вернее, настолько оценил ее, насколько он вообще мог что-либо оценить. Он сказал твердо:

— Несомненно.

— Цветные, — сказал я.

— Именно это я и задумал, — сказал профессор. Но его левый глаз снова стал где-то блуждать, словно все это была чушь собачья.

— С бумажными кружевцами, — сказал я.

— С бумажными кружевцами? — сказал профессор, и мне показалось, что у него отлетела пуговица от брюк.

— Как у тортов, — сказал я, — и окороков. Высший сорт. Если мы вообще собираемся затевать это дело, все должно быть на высшем уровне. Никаких faux pas{30}. У меня был приятель, он рисовал девиц для журнальных обложек. Первоклассные девицы — одиннадцати футов ростом, каждый глаз с куриное яйцо. Так вот, как-то утром он надел парадный костюм, вызвал такси и отправился на Тауэрский мост. Там он выпил пинту яда, положил по десять фунтов свинца в каждый карман, связал себе ноги, перерезал глотку, выстрелил в висок и прыгнул с парапета.

— Бедняга, — сказал Алебастр.

— Да уж, — сказал я. — Никогда ничего не мог сделать толком. Ни запланировать заранее. Ни привести план в исполнение. Так и на этот раз. Номер не удался. Его подобрали, выкачали, собрали, сшили, законопатили и перевязали, и через шесть недель он уже был на ногах.

— Наверно, он тотчас проделал все с самого начала.

— Нет, характера не хватило. Вскоре его женила на себе одна из больничных сестер. Он не сопротивлялся, и мы решили, что наконец-то он умер. Но его жена оказалась славной девушкой. Она вернула его к жизни, и теперь он снова рисует девиц, чтобы прокормить возлюбленное семейство; и вид у него такой, какой был у святого Лаврентия, когда его поджаривали на медленном огне. Ему хотелось бы кричать во все горло, но он понимает, что агонии не будет конца.

— Я думаю, это не так редко случается среди коммерческих художников.

— Именно, и если уж мне предстоит быть коммерческим художником, я желаю, чтобы моя решетка для пыток была обита медными гвоздями высшего сорта.

— Вас никто не назовет коммерческим художником, мистер Джимсон.

— Трубите в трубы, бейте в литавры! Та-ра-ра! Бум. Двенадцать цветных репродукций. А почему не двадцать четыре?

— Единственный вопрос — издержки.

— Какое это имеет значение?

— Разумеется, никакого.

— Издание первого класса — вот наша цель.

— Разумеется; издание люкс.