Книга Многие знания — многие печали - Анна и Сергей Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
(Или – самого себя? Голова кругом идет, как задумаешься!)
«А если я вдруг забуду, что знаю? – все думал он. – Или с его телом распрощаюсь? Назад в свой родной двадцать первый век вернусь? А он здесь останется! В пятьдесят шестом! И ничего знать не будет. И опять попадется на гнусной бабе, как кур в ощип! И сядет!
Хорошо бы вспомнить, когда неприятность случилась. Сейчас пятьдесят шестой, впереди Олимпиада в Мельбурне. В Олимпийских играх Стрельцов, стопудово, участие принимал. Был там случай интересный, мне запомнился по рассказам Петрова. Команда СССР вышла в финал. А перед финалом тренер, как водится, всех опрашивал: как самочувствие? Настрой? И Стрельцов сказал Качалину: я, мол, устал, слишком много сил в полуфинале и четвертьфинале отдал. И его на самый крайний матч заменили Никитой Симоняном. И наши выиграли. А тогда было правило: медали получают только участники финала. Симоняну «золото» вручили, а Эдику – нет. Потом, когда на теплоходе «Грузия» домой плыли, режим спортивный ослабили и выпивали, конечно, – Никита отдавал Стрельцову свою медаль. Мол, она твоя. Ты заслужил, не я. А тот ему: мне восемнадцать, впереди турниров много, добуду я еще себе золотишко. Эх, хорошие люди они здесь были в середине прошлого века. Одно слово – советские. В самом лучшем смысле.
Но я не из-за ностальгии стал прежние времена вспоминать, – думал он, – а чтобы узнать, когда та хрень со Стрельцовым случилась. Значит, на Олимпиаде он выступал. А потом? Следующий большой турнир на уровне сборных был – чемпионат мира пятьдесят восьмого года в Швеции. Там еще дебютировали Пеле и Гарринча. А Эдик? Не помню! И ведь спросить не у кого, и прочесть негде, и никакого Интернета тут у них в помине нет! Значит, остается одно: полагаться на собственную память. И на чутье. И оно мне почему-то говорит, что на первенстве в Швеции Стрельцова в сборной СССР не было. Значит, взяли его в промежуток между возвращением из Австралии и отъездом в Швецию. Или в пятьдесят седьмом году, или в первой половине пятьдесят восьмого. Значит, надо быть готовым и посадку эту предупредить! Но как это сделать? Как спасти Стрельцова (Беби, как его называют друзья)? Или – себя самого?»
Как ни важен был для Варвары разговор с Антониной Сырцовой и показания, что та давала, пришлось ей прерваться для того, чтобы показаться на службе и доложить полковнику Петренко о проделанной работе.
Главное, она рассказала ему, что придумал и затеял журналист Андрей Тверской: выступить в роли приманки для боевиков, которые устраняли свидетелей договорных матчей. Поведала, что Андрей практически уже подставился – объявив через свою газету, что он якобы в курсе махинаций с играми и тотализатором. Когда полковник услышал это, он помрачнел и осудил: «Ну, ты, Варвара, артистка!..» То, что он даже не стал ее распекать, было для нее наихудшей укоризной. «Парня надо спасать, – начал рассуждать сам с собой Петренко. – А как? У нашей комиссии ведь никаких силовых подразделений нет. К кому на поклон идти? С кем объясняться, если мы с тобой настолько засекречены, что будто и не существуем вовсе. Ну, ладно, теперь у меня будет голова болеть». Так всегда у них было с полковником – за это Варвара его любила как начальника и как человека: самое трудное он без малейших причитаний, упреков или выговоров всегда брал на себя. И когда надо было свою сотрудницу защитить – делал это без каких-либо колебаний. А права она или нет и в чем конкретно ошибалась (а она, конечно, по ходу своей службы не раз ошибалась) – разбор Петренко оставлял на потом.
Когда начальник пообещал, по сути, помощь и защиту для журналиста, Варя повеселела и с гораздо более легким сердцем рассказала историю матери Сырцова. Футболист, дескать, ребенок у нее приемный, и взяла она его после медицинского обследования в каком-то особняке в центре Москвы в Большом Петровском переулке. И осеклась. «А дальше?» – страшным голосом вопросил Петренко. «А дальше я ее еще не опросила, потому что поехала вам докладывать». – «Что ж ты мне голову морочишь?! – закричал, но совершенно не страшно, полковник. – Разводишь турусы на колесах? Немедленно дуй к Сырцовой и выясни всю подноготную появления футбольного гения!» – «Разрешите исполнять?» – «Двигай, двигай и без подробной истории передо мной не появляйся. Разжалую!»
То, что Варвара снова приехала навещать Сырцова, его мать приняла как должное. Наверное, решила, что Кононова – девушка ее сына или по крайней мере его беззаветная поклонница. Варя, правда, была на тринадцать лет старше центрфорварда – но либо Антонина находила, что в столице такая разница в возрасте в порядке вещей, либо (льстила себя мыслью Кононова) выглядела она достаточно молодо, чтобы считаться пассией начинающего бомбардира.
Довольно быстро Варвара снова навела собеседницу на историю об усыновлении.
– Выписали нас, значит, из той клиники в Большом Петровском переулке и сказали, что позвонят. Что ж, мы вернулись в Нарочинск. Прошел месяц, два, три. Я, бывало, спрошу Елену Палну: «Ну что, звонили?» Она: «Нет». – «Ну, и мне нет». Стала потихоньку эта история забываться, деньги протратили, я на них партию кроссовок взяла, продала неплохо, с наваром… И вдруг мне звонят. Говорят: «Приезжайте срочно, прямо завтра. Вопрос с усыновлением решился. Только не говорите никому, ни подругам, ни родным, зачем вы едете. Поставите их в известность позже. Помните главное условие: строжайшая тайна, никому ни слова, а не то все сорвется». Я и бросилась в Белокаменную. И, как велели, никому ничегошеньки не сказала. Ни дочкам, ни Елене Палне. Приехала, пришла снова в тот самый особняк. Приглашают в кабинет…
– Кто приглашает? Что за кабинет? И кто в кабинете? – Варя осталась верна своему правилу сразу уточнять все интересующие вопросы.
– Приглашает – секретарша, в кабинете – сразу видно, начальник, и кабинет шикарный. Мужик этот приглашает меня сесть и говорит: я вас поздравляю, вы сможете усыновить, как вы и хотели, мальчика. Я – ему: вот здорово! Можно мне его увидеть? Он: нет, не спешите. Сначала нам надо уладить все формальности. При этом, говорит, все хлопоты по части оформления документов – разрешение на усыновление и прочее – мы берем на себя. Вы получите все бумаги готовыми, в полном порядке. Спасибо, говорю ему, прекрасно. Но сперва мы должны решить все с вами. Понимаете, говорит, мы вас потому и выбрали в качестве будущей мамаши, что ребеночек ваш – особенный. Да, я отвечаю, все детки – особенные. Для мамочки – тем более. Нет, говорит, тут не все так просто. Что, спрашиваю: ребенок – инвалид? Что-то со здоровьем?! Нет, с ним в смысле здоровья все в порядке, просто он необычен тем, что имеет от рождения потрясающие способности. А какие, спрашиваю я. А это, говорит, вам знать совсем не обязательно. Тем более – неизвестно: проявятся у него эти таланты или нет. И от вас и вашей семьи будет это зависеть в первую очередь. Если вы будете ждать достижений и специально подгонять к ним мальчика – это может кончиться плохо. Другое дело, говорит, что вам следует создать для своего сына наиболее подходящую обстановку для проявления его талантов, но КАКОЮ ей следует быть – это скажем вам МЫ. И какой, спрашиваю. А он: главное, вы должны уехать из города, где сейчас живете, и переехать в другой, какой мы скажем. Это ведь в ваших интересах, никто тогда не тыкнет носом мальчика, что он приемыш. Начнете с чистого листа. Денег на переезд и на обзаведение хозяйством, а также чтобы прожить первое время и найти себе работу, мы вам дадим, их должно хватить с лихвой. И выделим средства, чтобы вы смогли воспитывать и занимать мальчика тем, чем ему самому будет интересно.
