Книга Путешествие налегке - Туве Марика Янссон

Когда Юханна проснулась, сестры уже собирались уходить. Она откинула одеяло и немного посидела на кровати, чувствуя страшную усталость.

— Поспи еще, — сказала Сири, — ведь ты с ночной смены. Кофе для тебя стоит под шапкой. — По голосу Сири было слышно, что она боится.

— Нет, подожди, — сказала Юханна. — Мне надо поговорить с тобой. Но сперва я умоюсь.

Она подошла к раковине, у нее за спиной стояла мертвая тишина. Они боятся, подумала она. Они меня боятся. Думать об этом было больно. Юханна их не понимала. Она обо всем заботится, следит, чтобы все у них было в порядке, строит планы и решает, что для них лучше, а они ни с того ни с сего со страхом отворачиваются от нее. Она сполоснула лицо, обернулась к сестрам и сказала:

— Поздравляю тебя с замужеством, Сири. Мы могли бы устроить вечер в землячестве, разослали бы всем приглашения.

— Ты такая добрая, — сказала Сири, вид у нее был затравленный, она держала в руках чемоданчик, с которым ходила на работу.

— Ты спешишь?

— Да. Уже поздно.

— Нам пора. — Майла уже стояла в дверях.

И они ушли, больше ничего не сказав. Я знаю, думала Юханна, они бегут сейчас вниз по лестнице, и на сердце у них легко, будто опасность миновала, я знаю все, что они думают. В чем же ошибка, почему все так получилось? Я уже устала от них, а у нас впереди еще вся жизнь.

* * *

Стоял пронзительно ясный мартовский день, наконец-то пришла весна.

Вечером Юханна спросила:

— Почему ты не пригласишь его домой?

— Он не хочет, — ответила Сири.

— Если он не хочет прийти к нам, значит, он боится меня? И виновата в этом ты. Что ты ему наговорила?

— Ничего.

— Что ему известно про нашу жизнь?

— Я не знаю.

— Не знаешь, — повторила Юханна. — Вы обе никогда ничего не знаете — ни ты, ни Майла. Прячетесь, как улитки в раковину, и говорите, что ничего не знаете. Вам легко. Ты не задумываясь выходишь замуж — считаешь, что все легко и просто, и вступаешь в брак. А ты знаешь, что такое брак? Знаешь, что такое заботиться о другом человеке?

— Это Лучо будет заботиться обо мне, — дерзко ответила Сири.

— Лучо будет заботиться о тебе? Прекрасно! Но ведь он ничего не зарабатывает и никогда не сможет дать тебе дом. Что это за брак, если у вас нет даже общей постели?

— Ах вот оно что! — раскричалась Сири. — Ну так дай нам постель! Повесь в другом углу еще одну грязную тряпку и оставь нас в покое! У нас в комнате всюду висят тряпки: одна закрывает грязную посуду, другая — замоченное белье и вообще все, что не должно попадаться на глаза. Ты мастерица все устраивать, так повесь и для нас занавеску, чтобы мы могли спрятаться за нее и не видеть тебя!

Юханна не ответила, она словно окаменела. Неужели Сири ее ненавидит? Юханну поразила эта вырвавшаяся наружу неприязнь, прозвучавшая в необдуманных словах сестры, ее как будто ударили под дых. Она промолчала. Сири стояла, не поднимая глаз, вдруг она поспешно бросилась к двери.

— Надень пальто, — сказала Юханна. — Еще холодно.

* * *

Почти каждый вечер Сири уходила из дому; возвращалась она мрачная, молчаливая и сразу ложилась спать.

— Вы друг с другом разговариваете по-американски? — спросила Майла.

— Да. А как же еще?

— Но ведь ты почти не говоришь по-американски.

— Он тоже.

У Сири вошло в привычку называть Лучо просто «он», после того, первого, утра она ни разу не произнесла его имени. Юханна считала, что Сири делает так ей назло. Она спросила:

— Он что, работает в порту? Чем он занимается?

— Всем понемногу. Помогает брату.

— А чем занимается его брат?

— Точно не знаю. Какими-то сделками.

— Сделками, — повторила Юханна. — Ты знаешь, какого мнения отец был о сделках и как его обманывали те, кто ими занимался? Неужели ты не понимаешь, что если человек не решается рассказать о своей работе, значит, он ее стыдится.

— А ты не стыдишься своей работы? — вырвалось у Сири.

— Нет. Я работаю честно, мне нечего стыдиться. — Лицо Юханны медленно налилось краской. Она взглянула на сестру. — Я знаю, что покраснела, и если это от стыда, то не за себя, а за тебя. Я не писала отцу о твоем замужестве, потому что не могу написать о нем ничего хорошего. Придется тебе самой написать ему, но сначала дашь мне проверить ошибки. И когда ты в следующий раз встретишься со своим итальянцем, расспроси его, пожалуйста, что это за сделки, которыми он занимается. Иначе мне придется выяснить все самой.

Юханна не знала, где живет Лучо Марандино, но это ее не остановило. Она пошла в итальянское паспортное бюро. С помощью словаря она составила несколько вопросов, на которые хотела получить ответ, но узнала только, что Лучо числится разнорабочим. В день получки, когда сестры отдавали Юханне деньги на хозяйство, оказалось, что у Сири от получки уже почти ничего не осталось.

— Разве ты что-нибудь себе купила? — удивилась Юханна. — Ты не принесла домой ни одной новой вещи, питаешься ты дома. Можешь не отвечать. Я и так знаю, что ты отдала ему всю свою получку. Ведь он сейчас ничего не зарабатывает. Когда же у него будут деньги?

— На той неделе, — ответила Сири. — Он должен получить много на той неделе.

* * *

Через неделю Сири принесла домой новые чулки, красное платье и ожерелье, сделанное явно не из стекляшек. Юханна промолчала, она не хотела портить Сири радость и не задавала вопросов. Если б у итальянца была честная работа, Сири сама бы сказала об этом. Но на другой день, когда сестры пошли на работу, Юханна отнесла ожерелье в ювелирный магазин и спросила, сколько оно стоит. Продавец ушел в соседнюю комнату, вернулся он хмурый и спросил, откуда у нее это ожерелье.

— Это вас не касается, — ответила Юханна. — Я хочу знать, сколько оно стоит.

— Вы получили его в наследство?

— Не понимаю. Оно настоящее?

— Камни настоящие. Вы хотите его продать?

— Нет, я только хотела узнать, сколько оно стоит.

Продавец пожал плечами и сказал, что за оценку положен гонорар. Юханна не поняла его, спрятала ожерелье в сумочку и ушла. Зато она поняла, почему продавец вдруг стал подозрительным и почему его руки с таким почтением прикасались к ожерелью Сири. Она была в отчаянии и не знала, что делать. Весь день за работой она думала только об этом ожерелье. В голове у нее крутились непривычные слова — бриллианты, алмазы. Она не могла сказать Сири, что ее итальянец — вор. Не могла сказать Сири, что та носит на шее целое состояние. Не могла продать ожерелье, чтобы облегчить им жизнь. Она ничего не могла. А между молчанием и ложью не было никакой разницы.