Книга Женская тетрадь - Татьяна Москвина

И что же возразил безумному кавалеру его истинный друг? Ровным счетом ничего. А что тут вообще можно возразить? Тезис влюбленного кавалера о том, что «пока в нас бьется сердце, наше совершеннейшее блаженство находится здесь, на земле», автор и не подтверждает, и не опровергает. Его герои, де Грие и Манон, истинные дети своего времени, когда наслаждение мыслилось первостепенной ценностью и целью существования, а роскошь – естественной средой обитания. Земное блаженство де Грие – в любви и обладании Манон, и он это блаженство получает. Он видит яркий горячечный «сон жизни», полный страстей, приключений и превратностей судьбы; Амур и Фортуна забавляются им, швыряя от счастья к несчастью; он теряет волю, покой, свободу, честь, семью, отчизну; наконец, он теряет и «кумир своего сердца». «Любовь есть сон, а сон – одно мгновенье; и рано ль, поздно ль пробужденье, а должен, наконец, проснуться человек» (Тютчев). Герой получил сполна, по всей сути своих убеждений – он изведал самые сладостные наслаждения, вкусил все дары того блаженства, что находится «здесь, на земле». За это надобно платить – и тема расплаты за наслаждения с очаровательной непосредственностью раздваивается в сочинении аббата Прево на бренную потребность в денежках, за которыми лихорадочно и с переменным успехом гоняются наши герои, и на возвышенные печали и скорби, которыми приходится платить кавалеру за минуты «нежных ласк» возлюбленной Манон. Неистребимой горечью пропитан милый сон о земном блаженстве: всякому обладанию здесь грозит утрата. На каждый вожделенный предмет находится тьма охотников; желания неутолимы, страдания нескончаемы. Человек, сделавший свои страсти единственной целью и ценностью жизни, остается с ними наедине; он отворачивается от мира, и мир отворачивается от него – наступает великое одиночество всякой любви. Ритм истории кавалера де Грие и Манон Леско – чреда обретений и утрат, и мера утраты постоянно возрастает. Детям, затерянным в заколдованном лесу жизни, приходится платить все дороже за мгновенья беззаботных наслаждений, все жесточее и суровее ветер судьбы, выметающий их из привольной парижской жизни, а затем из Франции – в Новый свет, но и там нет для них покоя. Никто не помогает им всерьез, никто их не бережет, не восхищается их любовью. Лишь однажды от простых людей услышит де Грие добрые слова. «Один из слуг говорил хозяину: „А ведь никак это тот самый красавчик, что полтора месяца назад проезжал здесь с той пригожей девицей. Уж как он любил ее! Уж как они ласкали друг дружку, бедные детки! Жаль, ей-богу, что их разлучили“».

Пропали бедные детки, горечью и печалью изошла их любовь, потеряна свобода, даже обманом и плутовством полученные золотые монетки и те утекли сквозь их беспомощные юные пальчики. Что ж, соглашаясь на «блаженство здесь, на земле» – соглашаешься и на расплату за него.

«…Поистине, я потерял все, что прочие люди чтут и лелеют; но я владел сердцем Манон, единственным благом, которое я чтил…Не вся ли вселенная – отчизна для верных любовников? Не обретают ли они друг в друге отца, мать, родных, друзей, богатство и благоденствие?»

Назидательная повесть о том, как черт подсунул герою свою куклу и сбил его со стези добродетели, непременно должна была бы закончиться раскаянием и разочарованием героя. Ничего такого не происходит. В пронзительном и величественном финале, когда де Грие в унылой и бесплодной равнине Нового света с помощью шпаги зарывает тело умершей возлюбленной (вызвав тем самым спустя века вдохновенное восклицание Марины Цветаевой «…была зарыта шпагой, не лопатой – Манон Леско!»), – нет и тени раскаяния. «Я схоронил навеки в лоне земли то, что было на ней самого совершенного и самого милого».

Манон вовсе не чертова кукла. В этом образе звучат потаенные, туманные ноты извечной, бродящей в человечестве идеи о каком-то, некогда бывшем падении высшего женского божества, приведшего затем к постоянному падению женственности на земле. Чем-то пленилась заблудшая богиня и запуталась в бесчисленных небесных сферах – а ее земные отражения плутают в чаще земного бытия, отдаваясь случайным прохожим с милой, растерянной улыбкой на нежных устах. Манон – заблудившаяся, заплутавшая, растерянная и потерянная женственность. Ее чарующая небесная пустота притягивает полноту земной страсти, повинуясь строгим законам метафизики. Чары обязаны чаровать, а прелесть – прельщать: вызывающее страсть не может само пылать страстью. Чрезмерная любовь де Грие заполняет Манон, очеловечивает и оживляет ее – и она же ее уничтожает. Такова арифметика земного блаженства. Рано или поздно, так или иначе, страсть уничтожит свой источник. «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал. Один – жестокостью, другой – отравою похвал. Коварным поцелуем – трус, а смелый – наповал» (Оскар Уайльд, «Баллада Редингской тюрьмы»). Если все могучие силы, заключенные в натуре каждого человека, направить на извлечение им блаженства из другого человека – взаимное уничтожение неизбежно.

Два атома страсти, сложенные в извечную молекулу, – де Грие и Манон – Тот, кто любит, и Та, кто вызывает любовь, составляют горькую и таинственную формулу земного счастья, его основной парадокс, заключающийся в том, что оно есть – но его нет. Тот, кто любит, всегда желает невозможного, ибо он требует постоянства и верности от Той, кто вызывает любовь, – а стало быть, по природе своей враждебна всякому постоянству. Полюбив чувственную, кокетливую и ветреную девушку, де Грие с маниакальным упорством превращает ее в преданную, верную и постоянную. Наконец, уже будучи в Америке, он желает обвенчаться с нею. Однако небеса отказываются участвовать в злоключениях двух пленников земли. Манон умирает – и умирает без всяких реалистических оснований, как и жила без них, умирает, дабы предотвратить превращение себя в свою полную противоположность, чтобы не стать из коварной Манон – верной мадам де Грие.

Расставшись первый раз с Манон, сокрушенный кавалер мечтает о жизни мирной и одинокой. «В него входила уединенная хижина, роща и прозрачный ручей на краю сада; библиотека избранных книг; небольшое число достойных и здравомыслящих друзей; стол умеренный и простой… однако, размышляя о столь мудром устроении моей будущей жизни, я почувствовал, что сердце мое жаждет еще чего-то, и, дабы уж ничего не оставалось желать в моем прелестнейшем уединении, надо было только удалиться туда вместе с Манон…» Но Манон враждебна всему содержанию сей мирной жизни, где появляется Манон – там прости-прощай библиотека, круг друзей, умеренный стол и прозрачный ручей на краю сада. Смерть останавливает обращение Манон в добродетельную супругу, застигает ее на пороге «уединенной хижины, рощи и ручья», мудрости, мира и покоя, оставив человечеству заветный «соблазн Манон» во всей его неприкосновенности. Мечтательные пустоты, расставленные автором в его пылком и красноречивом сочинении, – суть ловушки для уловления личного опыта соблазна всякого читателя. «Формула Манон» гласит о несовместимости прелести и верности, о призрачности земного блаженства, о том, что любящий «здесь, на земле» всегда будет и счастлив и несчастен, а любимое, заблудшее и потерянное божество всегда ускользнет из жарких объятий – туда, туда, откуда и являются бедному человеческому сердцу пытки страстей, обманные ласки, пустые надежды, внезапные удары судьбы – словом, все соблазнительные тени вечной драмы Бытия.