Книга Дочь палача и черный монах - Оливер Петч

Сверху вдруг послышались торопливые шаги, затем скрипнула дверь, и внутрь заглянула девочка лет пяти в ночной рубашке и с рыжими косичками.

– Возвращайся наверх, Барбара, – сказал палач. – У нас гости. Магдалена останется на ночь, и утром ты сможешь с ней поиграть. – Он натянуто улыбнулся, что далось ему с явным трудом. – Может, она даже останется подольше.

Магдалена с трудом проглотила кусок, мясо показалось ей вдруг сухим и безвкусным. Барбара кивнула, еще раз окинула девушку любопытным взглядом и убежала обратно наверх.

– Бери еще, угощайся, – сказал Хартман и долил ей вина в кружку. – У меня еще и орехи есть, и приправы.

Магдалена помотала головой и окинула взглядом выбеленные стены, начищенные котлы и эмалированные кружки с тарелками. Хоть Хартман больше года назад похоронил жену, в комнате царил необычайный порядок. Пол был устлан свежей соломой и тростником, по углам Магдалена не заметила ни одной паутинки, в красном углу рядом с полированным мечом правосудия в новой раме висел написанный маслом образ Мадонны. Под ним стоял сундук из орешника, на его обитой латунью крышке высились стопки белья и ярких одежд. Магдалена украдкой кивнула. Отец не соврал – палач из Аугсбурга действительно стал бы отличной партией. Но это ничего не меняло: она даже мысли не допускала о том, чтобы выйти за него.

Филипп Хартман сел теперь рядом с Магдаленой, налил себе вина и чокнулся с девушкой.

– А теперь рассказывай, что тебе понадобилось в Аугсбурге посреди зимы. Обычно к избранницам свататься ходят мужчины, или у вас в Шонгау все наоборот? – Он снова попытался улыбнуться.

– Это… не совсем то, что ты подумал, – начала Магдалена.

Ей не стоило сюда приходить, и она это знала. Ее появление вселяло в Филиппа обманчивые надежды, но что ей оставалось делать? Даже в Шонгау знали, что жена аугсбургского палача год назад умерла от чахотки. С тех пор Хартман искал новую жену для себя и хорошую мать для маленькой Барбары. При этом, будучи палачом, мог выбрать лишь дочь живодера или другого палача.

Три месяца минуло с тех пор, как Филипп Хартман явился к Куизлям, чтобы поближе узнать Магдалену. Мужчины быстро пришли к согласию, и отец в самых ярких красках стал расписывать ей жизнь в роли жены палача из Аугсбурга. В отличие от шонгауского палача Хартман был богат. Хотя он тоже считался неприкасаемым и с ним никто не желал иметь дела – честолюбием и усердным трудом Филипп за последние годы смог достичь некоторых высот. Он прослыл не только умелым палачом, но также и хорошим целителем, лечиться к которому, помимо простого народа, приходили и состоятельные горожане. Ремесленники, купеческие дочки и даже дворяне бывали в этом доме – и каждый оставлял немалую сумму денег.

Отец тогда полдня ее уговаривал, пытался внушить, что ее брак с Симоном был невозможен и единственное, чего она добьется, это насмешки, а в худшем случае ее выгонят из города. Все тщетно. В итоге Филиппу Хартману пришлось уйти ни с чем. Выкуп, запертый в небольшом сундуке, он забрал с собой в Аугсбург.

И вот теперь Магдалена сидела у него, ела за его столом и просила ночлега. Она чувствовала, что поступает скверно и даже подло. Поэтому во время рассказа то и дело сбивалась.

Палач слушал ее не перебивая, а когда она закончила, кивнул.

– Значит, не свататься… – Он надолго замолчал, и Магдалена ощутила невыносимую тяжесть в животе. – Как бы то ни было…

Он встал и вышел в переднюю разворошить угли.

– Деньги ты уже в любом случае не вернешь, – прокричал он оттуда. – Я знаю этих двоих, тот еще сброд. И к позорному столбу уже привязывал, и порол прилюдно. Вообще-то, им давно запрещено появляться в городе. Это я выколол высокому глаз, потому что он снова показался в Аугсбурге. В следующий раз их повесят. – Он вернулся в комнату и вытер грязные руки белой тряпкой. – Что там тебе нужно было купить для знахарки и отца?

Магдалена по памяти перечислила травы и ингредиенты – она с давних пор отличалась великолепной памятью. Палач кивнул.

– Мелисса, росянка, да и большинство остальных трав у меня есть, – сказал он задумчиво. – А спорынью купишь в аптеке.

– Но у меня же нет денег! – Магдалена обхватила лицо руками. – Двадцать гульденов, где мне взять столько?

Хартман задумался, затем снял с пояса связку ключей и направился к сундуку в углу комнаты. Послышался звон. Вернувшись наконец к столу, палач один за другим катнул к Магдалене десять поблескивающих гульденов.

– Примерно столько тебе понадобится в аптеке, – сказал Хартман. – Все остальное возьмешь у меня.

Магдалена уставилась на него в изумлении.

– Но… – начала она.

К ней подкатилось еще что-то блестящее. Это был черный, величиной с детский кулачок, шарик из чужеродного, не известного Магдалене материала. Она взяла шарик в руку, и внутри него что-то брякнуло.

– Безоар, – проговорил палач. – Если хочешь знать мое мнение, то бесполезная дрянь для суеверных баб. Бери, мне он все равно без надобности.

– Мне с тобой за всю жизнь не расплатиться, – прошептала Магдалена.

Палач пожал плечами.

– К свадьбе ты получила бы в пятьдесят раз больше. Я не такой бедняк, как твой отец. Через пару лет я собираюсь купить гражданские права. И кто знает… – Он попытался улыбнуться дружелюбно, но лицо его скривилось в ухмылке. – Может, ты все-таки еще передумаешь. Со мной ты только выиграешь, да и Барбаре необходима мать. – Он поднялся и шагнул к двери. – Можешь лечь здесь на лавке. Завтра сходишь в аптеку и посмотришь немного на Аугсбург. Вот увидишь, живется здесь не так уж и плохо.

Магдалена слушала его тяжелые шаги по ступенькам. Живот у нее свело, словно она сама проглотила безоар.

Бонифаций Фронвизер похлопал извозчика, лежащего на соломе, по животу, и тот заорал как резаный. Старик испуганно отдернул руку.

– Хм, значит, источник боли здесь, – сказал старый лекарь и многозначительно посмотрел на сына.

Возле них на коленях сидела жена Антона Штайнгаденера и вытирала пот со лба мужа; в левой руке она сжимала четки. Они пришли домой к Фронвизерам около часа назад. С полудня у семейства лекарей побывало еще несколько пациентов; почти все жаловались на лихорадку, которая уже несколько недель свирепствовала в Шонгау. Но этот случай показался Симону более серьезным, если такое еще было возможно. Впрочем, он уже не сомневался, что смертельный исход здесь неизбежен.

– Господин лекарь, что с ним? – всхлипывала Агата Штайнгаденер. – Это из-за еды? Знаю, хлеб у нас не так уж хорош. Мы добавляем в него размолотые желуди, потому что муки почти не осталось. Но эти боли… Что же с ним такое?

– Как долго это продолжается? – спросил Бонифаций Фронвизер, рассматривая через линзу глаза Штайнгаденера. Зрачки расширились и остекленели, мужчина почти не соображал от боли.

– Где-то… три дня, наверное, – ответила Агата. – Вы сможете помочь ему?