Книга Рука, что впервые держала мою - Мэгги О'Фаррелл

— Тео.

— Как?

— Теодор.

— Не кажется ли тебе… — Он не договорил, снова улыбнулся Лекси. — Почему Теодор?

— Мне нравится. И ему идет. Теодор-тореадор.

Феликс прикрыл ее ладонь своей.

— Дорогая, — начал он вполголоса, — я говорил с сестрами, они считают — и я, конечно же, согласен, — что нельзя тебе возвращаться одной к себе в квартиру. Я, честное слово, думаю, что…

— Феликс, не надо опять.

— Переедешь ко мне на Джиллиланд-стрит?

— Нет.

— Обещаю не заводить разговоров о свадьбе. Просто подумай: мы вдвоем под одной крышей…

— Втроем.

— Что?

— С ребенком, Феликс.

— Конечно, я хотел сказать, что втроем. Оговорился. Мы втроем под одной крышей. Так будет лучше. И сестры со мной согласны, и…

— Замолчи, ради бога! (На крик Лекси оборачиваются соседки по палате в ночных кофточках.) Да как ты смеешь за моей спиной обсуждать меня с сестрами? Кем ты себя возомнил? Я с тобой жить не буду. Никогда.

Но Феликс не сдавался.

— Посмотрим. — Он положил руку поверх ее ладони.

Лекси выписывается из больницы раньше срока — ей не по душе слишком тесное соседство в палате, жизнь у всех на виду — и забирает малыша домой. Садится с ним в такси. Простая арифметика, думает Лекси, в больницу уезжала одна, а возвращаемся вдвоем. Тео спит в нижнем ящике комода. Лекси вывозит его гулять в большой скрипучей серебристо-серой коляске, что отдала ей соседка. По ночам Лекси почти не спит. К бессонным ночам она была готова, но разве от этого легче? Она стоит с ребенком у окна в ночной рубашке и смотрит на улицу, слушает монотонный скрип тележки молочника и гадает, одна ли она во всем городе не спит. Теплая головка Тео покоится на сгибе ее левой руки — всегда слева, ближе к сердцу, — сонное тельце обмякло. Холодные белые лучи рассвета озаряют комнату. Вокруг кровати мусор, скопившийся за долгую ночь, проведенную вдвоем: грязные подгузники, пара смятых муслиновых салфеток, пустой стакан, баночка цинковой мази. Лекси шаркает босой ногой по ковру, смотрит на сына. Его лицо омрачается во сне, но лишь на миг. Он машет ручкой в воздухе, будто ища, за что ухватиться, на что опереться, и, нащупав складку маминой ночной рубашки, вцепляется в нее.

Самое трудное в материнстве для Лекси не бессонные ночи, не смертельная усталость, не замкнутая жизнь, ограниченная несколькими соседними улицами, а лавина домашних хлопот: стирка, сушка, глажка. За домашними делами Лекси чуть не плачет от злости и скуки, а то и смахивает на пол охапку белья. На улице она смотрит на молодых мам: все как одна уверенные, собранные, на ручках колясок висят сумки, вышитые одеяльца у малышей аккуратно подоткнуты. А как же стирка да глажка, хочется ей крикнуть, не осточертели?

Тео уже не помещается в ящике комода. Он вырастает из кофточек, что связали ему в подарок. Лекси и к этому была готова, но не ожидала, что это произойдет так скоро. Лекси звонит в «Курьер», пишет статью о выставке Энтони Каро[23]в галерее Хейворд и на заработанные деньги покупает кроватку. Тео вырастает из коляски. Лекси снова звонит в «Курьер» и идет на совещание, взяв Тео с собой. Первоначальный ужас Карузерса быстро сменяется интересом. Лекси разговаривает с ним, качая Те о на коленях. Ей поручают взять интервью у актрисы. Лекси берет с собой Тео. Актриса в восторге. Те о заползает под актрисин диван и охотится за актрисиной кошкой. Он вылезает с актрисиной туфлей, ремешок изжеван. Актриса уже далеко не в восторге. Лекси получает гонорар и покупает прогулочную коляску в красно-белую полоску. Те о ездит в ней, обхватив колени руками, вертится во все стороны, свешивается на поворотах. Соседка, миссис Галло с нижнего этажа, готова присматривать за Тео несколько дней в неделю. Миссис Галло родом из Лигурии, вырастила восьмерых детей. Она сажает Тео на колени, называет Angelino,[24]треплет за щечки и приговаривает: «Да хранит его Господь». И Лекси возвращается в редакцию, в комнату журналистов, зарабатывать деньги, жить прежней жизнью. На работе знают причину ее отсутствия, но редко кто из коллег расспрашивает о ребенке, будто разговоры о нем неуместны в шуме и суматохе редакции. По утрам, покидая дом, Лекси ощущает между собой и сыном невидимую нить, которая потихоньку разматывается, натягивается с каждым ее шагом. К концу дня ей кажется, будто клубок совсем размотался, она буквально сходит с ума от тоски по сыну и просит поезд метро быстрей лететь по рельсам, через туннели, нести ее домой, к Тео. Когда она снова с ним рядом, ей требуется время, чтобы настроиться на нужный лад, смотать невидимый клубок, оставив лишь кусочек — длиной в пару шагов, не больше. По ночам, когда Тео спит, Лекси садится за письменный стол доделывать то, что не успела закончить за день. Порой ей кажется, что для Тео стук пишущей машинки — как колыбельная, вплетается дымком в его сны.

Когда Тео делает первые шаги, начинает виснуть на ножках стульев, стаскивать со столов предметы, а однажды опрокидывает на себя пишущую машинку и чудом остается жив, Лекси понимает нечто важное.

— Пора мне переезжать, — сказала Лекси Лоренсу.

Лоренс смотрел, как Тео с грохотом опустошает кухонный шкафчик.

— Просто удивительно, — заметил он, — столько радости от такого пустяка! Смотришь — и мечтаешь вернуться в детство. — Он глянул на Лекси: — Переезжать? Зачем? Хозяин выгоняет?

— Нет.

Лекси обвела взглядом комнату. Комната большая, спору нет, но в ней помещалась кровать Лекси, кроватка Тео, диван, манеж, письменный стол, за которым Лекси работала ночами.

— Понимаю, — кивнул Лоренс. — Но куда тебе податься?

Тео уронил металлическое ситечко, оно стукнулось об пол. «Ха! — сказал Тео. — Ха!» И потянулся за ситечком, а Лоренс — за новым куском торта. Лекси смотрела, как Тео снова швыряет ситечко на пол. Ей нравилось в сыне все: и зеленый махровый комбинезон, и клинышек волос надо лбом, и пальчики, сжимающие ручку сковороды.

— Я думаю… — начала Лекси, — может, стоит… купить…

Лоренс резко обернулся:

— Ты выиграла на скачках?

— Если бы!

— Твой как-его-там даст денег?

— Я бы не взяла у как-его-там таких денег.

— Ну и дура. На что же ты собираешься… — Он отставил тарелку с тортом. — А-а, — сказал он уже другим голосом, и при иных обстоятельствах Лекси, пожалуй, улыбнулась бы. В Лоренсе, кроме прочих его достоинств, Лекси всегда восхищала проницательность.

Лоренс и Лекси переглянулись, посмотрели на дальнюю стену. Поллок, Бэкон, Фрейд, Кляйн, Джакометти.[25]Лекси, закрыв лицо руками, рухнула на диван.