Книга Проблеск истины - Эрнест Хемингуэй

Мэри подошла с фотоаппаратом и принялась снимать на цветную пленку. Ее все поздравляли, пожимали ей руку.

Егеря показывали чудеса ловкости. Один трюк заключался в том, чтобы пройтись колесом над монеткой, наполовину утопленной в песок, и в верхней точке, когда ноги торчат вертикально, опуститься на руках, схватить монетку зубами и снова оказаться на ногах — без паузы, одним плавным движением. Дендже, самый спортивный из егерей, замечательный добряк и душка, проделывал этот трюк безукоризненно.

Я большей частью сидел в тени и подыгрывал на пустом бензобаке, отбивая ритм основанием ладони. Рядом со мной присел на корточки Стукач в неизменной шали и войлочной шляпе.

— Почему грустишь, брат? — спросил он.

— С чего ты взял?

— Все знают, что ты грустишь. Надо радоваться. Посмотри на свою невесту. Сегодня она королева нгомы.

— Убери руку с барабана. Заглушаешь.

— Ты барабанишь очень хорошо, брат.

— Черта с два. Вообще не умею барабанить. Попадаю в ритм, и то спасибо. А ты почему грустишь?

— Бвана старший егерь говорил со мной грубо и прогнал прочь. После всего, что я сделал, он назвал меня бездельником и собирается послать в места, где меня очень запросто могут убить.

— Убить могут везде.

— Да, но здесь я умру с пользой для тебя, а значит, не напрасно.

Танец между тем набирал обороты. Мне нравилось и не нравилось наблюдать за Деббой; похожие ощущения, наверное, испытывает каждый, кому показывают такого рода балет. Я знал, что Дебба танцует для меня: она была совсем близко и двигалась в такт моим ударам по бензобаку.

— Очень красивая девушка, — сказал Стукач. — Настоящая королева нгомы.

Я доиграл танец, а потом поднялся, отыскал Нгуили, надевшего по случаю зеленый халат, и распорядился, чтобы девушек обнесли кока-колой.

— Зайдем ко мне в палатку, — сказал я Стукачу. — Ты ведь нездоров?

— Я болен, брат, очень болен. У меня лихорадка. Можешь измерить температуру.

— Я дам тебе атабрина.

Мэри все еще снимала, и девушки позировали, расправив плечи и выпятив груди под шарфами, похожими на скатерти. Мтука командовал, сбивая их в фотогеничную группу. Было ясно, что он ищет выигрышную позицию для Деббы. Наблюдая за ними, я отмечал, что Дебба рядом с Мэри держится скромно, потупив глаза и распрямив спину; не было и следа той заносчивости, какую она выказывала наедине со мной; перед Мэри она стояла, как солдат по стойке «смирно».

Язык у Стукача был белый как мел; надавив на него ложкой, я увидел на горле скверный бледно-желтый налет. Температура была 38,5.

— Ты болен, старик, — сказал я. — Выпей-ка пенициллина и отправляйся домой. Тебя подвезут на охотничьем джипе.

— Я же говорил, брат! А мне никто не верит. Нальешь выпить?

— С пенициллином можно. И для горла хорошо.

— Для горла очень хорошо, брат. Думаешь, бвана старший егерь разрешит мне остаться, если ты подтвердишь, что я болен?

— Пока ты болен, какая от тебя польза? Тебе надо в госпиталь в Каджиадо.

— Нет, брат, пожалуйста, не надо! Я останусь здесь, ты меня вылечишь, и я тебе пригожусь. Буду твоими глазами и ушами. И правой рукой в бою.

Боже правый, подумал я, посмотрите на него! И это он говорит трезвый и больной, с гнойным тонзиллитом. Завидный боевой дух, пускай только на словах.

В высоком стакане я смешал сок лайма и виски в пропорции пятьдесят на пятьдесят, с учетом больного горла, и решил, что дам ему пенициллина, таблеток от кашля и сам отвезу домой.

После коктейля ему заметно полегчало, и боевой дух распустился пышным цветом.

— Я масаи, брат. Мне незнаком страх смерти. Я презираю смерть. Меня погубили развратные бваны и дурная женщина из Сомали. Она отняла у меня все: собственность, детей, честь.

— Я знаю.

— Но теперь ты купил мне копье, и я начну новую жизнь. Ты ведь послал на родину за лекарством, что возвращает молодость?

— Да, скоро должны получить. Но учти, оно помогает только тем, у кого в душе осталась молодость.

— Она во мне есть, брат! Я и сейчас чувствую, как она бурлит во всем теле.

— Это виски.

— Может быть. Но и молодость тоже!

— Сейчас дам тебе пенициллина и отвезу домой.

— Не надо, брат! Я приехал с Вдовой, с ней и уеду. А ей еще рано уходить. В прошлую нгому я ее на три дня потерял, теперь уж дождусь. Вернемся вместе на грузовике.

— Тебе надо лежать.

— Ничего, подожду. Ты не знаешь, брат, как опасна нгома для женщины.

Кое-какое представление об этом я имел, тема была интересной, но я решил ее не развивать: Стукачу с больным горлом не следовало много говорить.

— Можно выпить еще, брат? А потом лекарство?

— Ну ладно. С точки зрения медицины это приемлемо.

На сей раз я добавил в коктейль сахара и сдвинул пропорцию в пользу виски, рассудив, что если он собрался ждать Вдову, то это надолго, а солнце скоро опустится, и станет прохладно.

— Нас ждут большие дела, брат, — сообщил Стукач, прикончив стакан в несколько глотков.

— Хм, не знаю. Может, в качестве подготовки совершим парочку больших дел порознь?

— Укажи большое дело, брат, и я его совершу.

— Придумаю что-нибудь, когда ты выздоровеешь. Есть несколько малых дел, но их я должен сделать сам.

— Могу я помочь в малом деле, брат?

— Эти надо делать в одиночку.

— Если мы с тобой совершим большие дела, брат, ты возьмешь меня в Мекку?

— В этом году я не поеду.

— А в следующем?

— На все воля Аллаха.

— Брат, ты помнишь бвану Бликсена?

— Разве можно забыть?..

— Люди говорят, что он не умер. Говорят, он скрылся, исчез, чтобы дождаться смерти кредиторов, а потом вернется, подобно малютке Иисусу. Понятно, что он не малютка Иисус, просто вернется тем же путем. Думаешь, есть в этом правда, брат?

— Думаю, что в этом нет правды. Бвана Бликсен на самом деле умер. Мои друзья своими глазами видели, как он лежал на снегу с пробитой головой.

— Так много великих людей ушло. Так мало нас осталось. Расскажи, брат, о религии, которую ты несешь. Какому богу ты отдал свою веру?

— Мы называем его Всемогущий Гитчи Маниту. Но истинное его имя другое.

— Понимаю. Он тоже был в Мекке?

— Для него съездить в Мекку — как для нас с тобой сходить в магазин.

— Я слышал, ты его прямой наместник?

— В той мере, в какой я этого достоин.