Книга Зимняя мантия - Элизабет Чедвик (Англия)

– Это не имеет никакого отношения к его заступничеству за сеньора Уолтефа перед королем? – спросил Симон.

Аббат кивнул.

– И это тоже. – Он печально покачал головой. – Разум Улфцителя ослаб, он стал слишком разговорчивым, в результате старческого слабоумия, как мне кажется, а не потому, что хотел неприятностей. Стало ясно, что он больше не может руководить аббатством. Они отправили его в Гластонбери, но я попросил, чтобы ему разрешили вернуться в Питерборо, он знал и любил это место. Он вскоре умер. Мы каждый день молимся за упокой его души.

Он пригласил Симона в свою келью и предложил сесть.

– Я вижу, вы возносите каждодневные молитвы и за упокой души сеньора Уолтефа, – заметил Симон.

– Это так, – произнес Ингалф. – Он отдан нашим заботам, и мы выполняем свой долг.

– Вы думаете, он обрел покой?

Ингалф откупорил кожаный мех и разлил мед по глиняным чашам.

– Я знаю, что здесь он всегда находил покой, – мягко сказал он. – Все трудности начались, когда ему пришлось уехать. Теперь он снова дома.

Симон отпил из чаши, протянутой ему аббатом.

– А что графиня Джудит? – спросил Симон как можно безразличнее, но по напряженному лицу аббата понял, что хитрость не удалась.

– Несмотря на ее разрыв с мужем незадолго до его смерти, она скорбела по нему с большим достоинством и… сожалением, – ответил аббат. Симон отметил, что он сказал «сожалением», не «печалью». Он почти десять лет не видел Джудит. Как она сейчас выглядит?

– Графиня уделяет много времени основанию монастыря в Элстоу, – продолжил Ингалф. – Господь стал ее утешением. Пусть у них с Уолтефом были разногласия, они едины в своей любви к церкви. Она осталась преданной вдовой.

Симон едва не поморщился, но успел прикрыться чашей с медом.

Аббат внимательно изучал его.

– Может быть, это не мое дело, но позвольте спросить, что привело солдат нормандского двора в наши края? Наверняка вы здесь не за тем, чтобы помолиться у могилы английского феодала, казненного за измену?

– Это так очевидно? – сухо спросил Симон. Ингалф холодно улыбнулся и приложился к чаше.

– Если подумать, – ответил он. – Мы видим нормандцев, только если им понадобится кров во время путешествия или когда люди шерифа присматривают за нашими паломниками.

Симон наклонил голову соглашаясь.

– Бы правы, святой отец. Если бы я не руководствовался только собственным побуждением, я бы вовсе сюда не приезжал; Меня привели в Кроуленд честь и память.

Ингалф промолчал, но в молчании ощущалось поощрение. Симон закусил нижнюю губу. Здесь, в этой келье, он чувствовал себя как в исповедальне, и он позволил себе расслабиться.

– Я любил Уолтефа, – сказал он. – Ребенком я считал его героем. Он спас мне жизнь, я боготворил его. Даже когда я перерос это обожание, я берег воспоминание о той первой встрече. Он шел по жизни так, будто весь мир принадлежал ему – рыжие волосы развеваются на ветру, и к плечу серебряной брошью с драгоценным камнем приколот плащ. Вот таким я его помню.

Ингалф улыбнулся и кивнул.

– Улфцитель говорил мне, что он всегда видел в Уолтефе маленького мальчика, читающего Псалтырь вместе с другими детьми, с которыми он занимался. Он говорил, что видел мальчика, стоящего у гробницы и с изумлением смотрящего на то, что стало с мужчиной.

– Видение, вы хотите сказать?

Аббат пожал плечами.

– Некоторые так считают. Я не стану спорить.

Снова помолчали.

– Вы спросили, зачем я приехал, святой отец. Из Кроуленда я направлюсь в Нортгемптон… к вдовствующей графине. По приказу нового короля.

– А… – произнес аббат с таким выражением, что Симон понял – больше ничего не надо объяснять. Тот все прекрасно понял. – Не уверен, что вам там будут рады, – предупредил он. – У леди суровый характер, она привыкла сама всем распоряжаться. И она справляется. Она резка в обращении, не пользуется той любовью, какой пользовался Уолтеф, но справедлива. И ее поддерживает семья…

– Мне это известно, – спокойно заметил Симон.

– Тогда вы знаете, с чем столкнетесь, сын мой. – Аббат посмотрел на него почти что сочувствующим взглядом.

Последние слова заставили его, закаленного придворного и военного командира, почувствовать себя подростком. Смешно! Он поставил чашу на стол.

– Мне пора к моим людям, – он резко поднялся. Острая боль пронзила щиколотку.

Аббат проводил его до дверей и показал, где находится дом для гостей.

– Мы всегда будем вам рады, – сказал он.

Пробираясь между паломниками, Симон прошел к гостевому дому, расположенному у ворот. Его люди устроили себе постели вдоль стен из соломы, которую им дали монахи. Слушая их шутки, Симон на мгновение пожалел, что он не один из них, что надо что-то решать, а не просто повиноваться приказам и ждать, когда тебя накормят. Потом он подумал о награде и понял, что быть одним из них – не его судьба.

Глава 22

Ветви дерева гнулись от тяжести золотистых плодов величиной с мужской кулак. За тринадцать лет, прошедших с того дня, когда Матильда посадила сердцевину яблока, оно, благодаря хорошему уходу, выросло в крепкое дерево. Оно переросло Сибиллу и Элисанд, ни мать, ни сестра не могли обхватить ствол.

Наклонившись, Матильда осторожно лила воду из кувшина под яблоню, шепча благословение. Водяной эльф все еще жил в колодце, но теперь она уже достаточно выросла, чтобы самой открывать крышку. Она всегда носила с собой монетку, чтобы заплатить ему. Мать назвала бы это языческим обычаем и приказала бы ей прекратить, но то, чего мать не знала, не могло быть порицаемо.

Сад принадлежал Матильде. С того момента, когда она в раннем детстве впервые посадила яблоню, сад был ее убежищем и утешением. Она любила ощущение влажной земли на своих ладонях. Не было ничего более увлекательного, чем посадить семена и смотреть, как они проклевываются и растут, поливать их, а потом собирать урожай.

Мать ругала ее за то, что она проводит столько времени в саду, но никогда не пыталась ей помешать. Работа в саду – вполне подходящее занятие для женщины, а поскольку она сама этим не интересовалась, то была рада перепоручить сад дочери.

Матильда вылила последние сверкающие капли воды под дерево и наблюдала, как они впитываются в землю. Скрипнула калитка, возвещая о появлении Элисанд.

– У нас гости, – объявила раскрасневшаяся служанка, сверкая глазами. – Целое войско.

Гости бывали в Нортгемптоне часто. После смерти отца Нортумбрию у них отобрали, но Хантингдон и Нортгемптон остались во владении Джудит. Ладно торговцы, солдаты и чиновники, но целое войско – это уже что-то необычное.