Книга Корабли идут на бастионы - Марианна Яхонтова

– Прежде всего надо сокрушить деспотичество. Сию гидру, угнетающую народ российский, – почти вслух бормотал Непенин.

Просидел он в каморке очень долго, так и не прикоснувшись к книгам. Он то и дело поглядывал в маленькое запыленное оконце. Ему хотелось выйти в тот момент, когда парусник покажется в дверях магазейна после вынесения приговора. Как бы это ни выглядело странным и вызывающим, но он выразит паруснику свое сочувствие. Да, сочувствие!..

Однако ему не удалось этого сделать. Когда показалась за оконцем кудлатая голова Трофима Еремеева, Непенин, торопясь выбраться из каморки, задел высокую стопку книг, которая с шумом обрушилась ему под ноги. Пока он выбирался из груды томов, парусник уже прошел мимо. Глядя ему вслед, ахтиарский отшельник заметил только, что Трофим и охранявший его солдат говорили очень оживленно, а солдат даже взмахивал фузеей.

В окне магазейна показались пудреные букли адмирала. Ушаков сделал Непенину какой-то знак головой, но тот его не понял и подошел ближе.

– Подожди меня, Петр Андреич, – сказал Ушаков. – Я сейчас иду домой. Пообедаем вместе.

Ни в лице его, ни в голосе не было и тени той торжественной жесткости, с которой он так решительно отвел заступничество Непенина за парусника.

Дорогой Ушаков был очень разговорчив, но его замечания касались предметов хоть и высоких, но в этот момент весьма мало интересовавших Непенина. Он говорил о том, что люди уже завоевали воды и им остается только завоевать воздух.

Только за обедом он отложил в сторону нож и вилку и прямо поглядел на Непенина.

– Сегодня я превзошел царя Соломона, – сказал он шутливо.

Непенин вопросительно поднял брови.

– Я начал с того, что всего проще, – продолжал Ушаков. – Парусника обвиняли в оскорблении офицера, в краже и сношении с клейменым. По уставу за сношение с клеймеными полагается лишение чина и ссылка на галеры.

– Измышление диких нравов, – сказал Непенин.

– Да, диких нравов, – подтвердил адмирал. – Я мог бы не считаться с оной статьей, но это значит презреть устав. Я поступил разумнее. Статья имеет следующее толкование: сношения с клейменым воспрещаются, «выключая то, ежели кто для его скудости дать что похочет». А парусник дал клейменому старую рубаху и два алтына денег. Следовательно, этот пункт обвинения мог быть благополучно отвергнут.

Непенин тыкал вилкой в маслину, которая выпрыгнула с его тарелки и скользила по скатерти.

– Теперь касательно кражи, – неторопливо продолжал Ушаков. – У парусника ничего не обнаружено. Клейменый скрылся. Следует предположить, что бродяга действовал один.

Ушаков улыбнулся Непенину одними глазами.

– По тайному моему предположению, сукно крадет сам поручик Нифонтов. Но суди меня как хочешь, а я никому не высказал своей догадки: ведь улик нет. Честь офицера должна остаться неприкосновенной. Еремеев сказал поручику дерзость, и эта дерзость должна быть наказана. Посему мы решили прекратить дело о краже как недоказанное. Еремеева за оскорбление поручика мы постановили наказать двадцатью пятью ударами и перевести на другое судно.

– Значит, удары все-таки остаются? – спросил Непенин. – Ведь Трофим сказал только то, что ты сам думаешь, то есть, что поручик – вор.

– Мой друг, удары остаются, ибо того требует устав, который я могу толковать, но не могу отменить вовсе. Парусник же не может быть обличителем офицера. Но подойдет церковный праздник или тезоименитство государыни, тогда и удары можно будет отменить. Это уж, как Бог даст. Я сделал все что мог, и, как ни странно, Еремеев поймет меня более, чем ты.

– Может статься, – буркнул Непенин.

– А я переведу его на корабль к Сенявину. Я Сенявина не люблю, но это человек честный и попусту, из-за деревянных петиметров вязаться к подчиненному не будет. И Емельку Пугачева для интересов своих не приплетет.

Адмирал взял нож, вилку и придвинул к себе жареное мясо, как человек, сделавший хорошо свое дело, потому имеющий право пообедать и отдохнуть.

– Самое великое я приберег к концу, – опять шутливо сказал он. – Я хочу наградить поручика Нифонтова за его рачение. Я его повышаю в должности и о том сегодня же напишу приказ. Отныне ему будет вверено наблюдение за бомбовыми погребами. Прекрасная должность, к тому же весьма полезная для нравственности: вряд ли найдется такой бродяга, который сворует каменное или чугунное ядро. Разве только захочет привязать его к ноге, чтоб утопиться в море.

Непенин зашевелил бровями и засмеялся. До него, видимо, только сейчас дошел замысел адмирала.

– Сия награда для поручика будет хуже ссылки на галеры, ибо там, где нет случайностей, нет и доходов, – задумчиво сказал он. – Я никогда бы не сумел превратить награду в наказание и спасти человека, где, казалось, не было спасения.

– Если б ты любил флот, как люблю его я, то и ты бы решил эту задачу… может быть, даже лучше, – сказал адмирал. – Не об одном человеке шла тут речь. Надо, чтоб у меня на кораблях люди имели единый дух и единую крепость. Нас ждет впереди не одна битва…

26

Через несколько дней Ушаков отправился за город на большой пустырь, окруженный забором, где обычно происходило обучение артиллеристов.

День был сухой и холодный. В воздухе носилась белая мелкая пыль, которая тотчас набралась в рот.

Над пустырем пыль была еще гуще, но адмирал не слышал знакомого треска выстрелов и визга качелей.

Когда он вошел в ворота, артиллеристы надевали шинели, собираясь уходить.

Серебристое марево замутило солнечный диск. Щит для стрельбы стоял как в дыму. Грубые, серые от непогоды качели, длиной в четыре сажени и шириной в две доски, висели параллельно со щитом на высоких подставках. От середины и концов качелей до середины щита были вбиты в землю ряды кольев. Мушкетоны здесь заменяли орудия, качели – палубу корабля во время качки.

– Здорово, ребята!

– Здравия желаем, ваше превосходительство! – дружно прокричали артиллеристы.

Галка, севшая было на беседку качелей, захлопала крыльями и взвилась в небо.

– Обедать идете? Ступайте, ступайте! – сказал Ушаков.

– Вы желали посмотреть ученье, ваше превосходительство? – спросил капрал Павел Очкин.

Ушаков чтил расписание солдатского и матросского дня наравне с молитвой. Ни при каких условиях, кроме боевых, он не лишил бы служителей положенного отдыха, тем более не отложил обеда.

– Ничего, ребята. Другой раз, – сказал он. – Я сам виноват: забыл, что у вас обед.

– Успеется, ваше превосходительство. Брюхом не на базаре торговать.

И все разом начали стаскивать с себя шинели. Прежде чем адмирал смог остановить их, артиллеристы уже бежали к качелям.

– Все сделаем! – бормотал на бегу капрал. – И чтобы нынче ни одного промаха, ребята. Страм перед таким человеком!..