Книга Дикие пчелы - Иван Басаргин

У Бережнова в волости все спокойно. Чуть где шумок, он тут как тут: кого словами убедит, кого поприжмет, а кому и денег сунет, хлебам поможет беднякам. Рассуждал про себя: «Что та тройка денег? Ничто. Ан человек стал на тебя смотреть ласковее. Корми волка хорошо, и он в лес не убежит. Пустая это пословица, что, мол, сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит. Пустая. Надо смотреть дальше своего носа». Но братию гонял, за малый грех наказывал. Не сносить бы голов побратимам, но они правы. Душой Бережнов на их стороне.

Другое беспокоило волостного, что кто-то предает его. Но кто? Макар? Так тот уже не живет делами братии, не знает ее дела. Кто-то свой? Не раз подпаивал Рачкина волостной, пытался узнать предателей, но тот даже в глубоком похмелье молчал. Была думка, что предают Красильников и Селедкин, его же доносчики. В прошлом году их накрыл урядник: насиловали девчонку из Ивайловки. Но сам же Рачкин сказал, мол, они просто баловались.

10

На подворье Безродного шум и суета, часто-часто стучали топоры, вжикали пилы. Купец строился во всю ширь. Открыл лавку. Торговал разной мелочью: мануфактурой, порохом, свинцом. Словом, всем, в чем нуждались мужики и бабы.

И готовился к выезду в Спасск. Нанимал желающих в обоз. Решил идти до перевала речкой, прорубить санную дорогу через перевал, а там выйти на Павловку и тележный тракт, который уже построили купцы от деревни Уборки до Спасска.

Обоз собран. Безродный, сидя в кошевке, наказывал:

– Ты, Груня, и ты, Васька, за псом следите, чтобы не сорвался. Кормите так, чтобы не сдох с голоду. Приеду – сам буду кормить. Может, забудет прошлое. Через еду и помиримся. Но главное, за стройкой следите, чтобы к моему приезду были готовы конюшни, сараи, овчарни, склады. Когда буду? Ежли все хорошо, то через две-три недели.

– Понятственно-с, Степан Егорыч, – угодливо кланялся лысый Васька-дворецкий.

– Учи Груню днем, да не вздумай перед сном ей читать Библию аль жития святых – узнаю, живьем в землю закопаю. А ты, Прасковья, с них глаз не опускай. Ведите торговлишку, как учил вас, дурней. Все ли понял?

– Как есть все. А насчет Груни, Христос с вами, свет Егорыч, не боитесь. Аль мы не понимаем, что и как-с? Все поделаем, так что на нашу барыню и тучка не упадет, черной тенью не накроет.

– Ну смотри, с тебя будет первый спрос!

Обоз ушел.

Федька Козин сидел на чердаке своего дома, слушал, что говорил Безродный, и любовался Шариком. Пес вымахал в матерого волка, только черного-пречерного, широкая грудь, сухой зад, сухие и длинные ноги. «Если такой прыгнет на человека… – Федька зябко повел плечами. – Все же стоит попытать».

Парень отправился с Ломакиным на охоту. Долго терзался в темном зимовье и решился. Сказал Ломакину, что занедужил, и ушел домой. Дома тоже прикинулся больным.

И, вот вечером, прижимая две кетины к груди и краюшку хлеба (утаил за ужином, с хлебом было плоховато), прокрался к забору. Подошел к столбу, к которому был прикован Шарик. Тихо свистнул. Грохнула цепь, пес зарычал. Федька остановился. Сумеет ли он такого злющего пса приласкать? Ведь пес уже и на Груню стал бросаться с грозным рыком.

– Шарик! Шарик! На-на! – позвал Федька пса. Бросил краюшку через забор.

Шарик хлеб съел, тихо заскулил. Заскреб когтями по дощатому забору. Федор бросил через забор кетину. Затем осторожно поддел доску топором, оторвал. В проем высунулась лобастая голова. Федька попятился. Шарик шумно потянул в себя воздух. Федька поспешно сунул еще одну кетину. Шарик хватил ее пастью и отнес к конуре. Вернулся, лизнул руку обретенному другу. Это было так неожиданно, что Федька ахнул:

– Вот это да! А ить он ничуть не злой! – Погладил Шарика по голове и стал ждать, когда он съест рыбину. Потом гладил и тихо говорил: – Эх, Шарик, добрый ты пес, был бы ты моим, но не продаст тебя хозяин. Он злой, он убивец. А Груняша добрая, здря ты на нее лай поднимаешь. Хорошая она. Жалко мне ее, ведь тяжко жить с убивцем-то? Маета, а не жизнь. Погоди, Безродный, я с тобой за все поквитаюсь.

Груня слушала этот разговор с Шариком, сердце замирало в груди. Федька замышлял что-то страшное! Закричать, людей позвать?

«Люди, как страшно жить! А еще страшнее умирать, – кусая губы, застонала Груня. – Что делать, у кого спросить совета?»

Пошла на цыпочках вдоль забора, стараясь не скрипеть снегом. Подошла к домику, где жили Васька и Прасковья, увидела его в комнате Прасковьи – перебрался Степанов дворецкий к забытой вдове. Груня только усмехнулась и заспешила в дом.

Всем наплевать, как живет и о чем думает днями и ночами Груня. Стали все противны до тошноты. Всю ночь металась, заснуть не могла. Уснула под утро с мыслью: «Пусть все бог рассудит».

В полдень вышла из дома. У колодца стояли бабы, о чем-то судачили. У каждой по два ведра на коромыслах. Они будут стоять часами, перебрасывая коромысло с одного плеча на другое. Увидели Грушу, смолкли. Значит, о ней говорили. Поклонились, заискивая. Одна из них пропела:

– Вот что значит жить за спиной хорошего мужа. Груняша, а мы ить совсем отощали, почти без хлеба, рыба да рыба.

Но знала Груня: отойдет от кумушек, много злого ей скажут в спину.

«Ну почему люди злы? – в отчаянии думала Груня. – Противно, ой как противно жить среди людей и не быть вместе с ними». Марфа тоже стала противной. Груня поняла, что она приласкала ее не без корысти. Все люди корыстны, злы! А может, пойти к Федьке и сказать ему: пожалей меня, идем со мной, вместе горе разделим… Нет, нет!.. Тогда она была дурочкой, а сейчас поумнела, и Федька ее не поймет. А потом у нее под сердцем лежит ребенок, Степанов ребенок.

Нет… И все же Груня тайком подходила к забору и слушала сладкие слова друга. Он говорил, что любит Груню, что тяжко ей живется. Но и только. Ни слова о том, чтобы убежать куда-нибудь с Груней. Но то, что он замыслил злое, и ради Груни, ей это было понятно.

Пес поправился, шерсть на нем залоснилась. Васька с Прасковьей пили запоем, махнув рукой на все, мужики и без приказчика споро строили сараи и загоны.

В пятницу третьей недели вернулся Безродный. Сбежалась вся деревня. Двадцать подвод везли товары, пастухи гнали коней, коров, овец. И все исчислялось десятками, сотнями. Враз в деревне стало шумно, колготно. Все ошалели от увиденного. Из работницкой вышел хмельной Васька. Спустилась из горницы и тоже вышла встречать мужа Груня.

– Принимай добро, хозяйка моя! – горделиво крикнул Безродный. Выскочил из кошевки и на виду всего народа обнял жену. – Как жили, как правили? Хорошо, говоришь? А ты чего, разлетай, пьяный? – повернулся Безродный к Ваське. – Ну погоди, разберусь я с тобой. Как здесь псина без меня? Погодите, погодите, а с чего он так раскормлен? Наказ мой забыли?

– Отчего же он раскормлен? Не понимаю-с. Уж точно-с сказать не могу-с. Этого, так сказать, никто не знает, – едва ворочал языком Васька.