Книга Пилот `Штуки`. Мемуары аса люфтваффе - Ганс-Ульрих Рудель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Битва за снятие осады Будапешта в самом разгаре. Мы стоим в Кемемеде в районе Папа. Мы, летный персонал, только что прибыли с аэродрома в Варпалота и прежде чем мы начали устраиваться, Фридолин вскидывает голову и спрашивает: «А знаете, ребята, что до Рождества всего два дня осталось»? Он прав, так и есть, судя по календарю. Взлет — боевой вылет — посадка — взлет — боевой вылет — посадка, мы живем в таком ритме, день за днем, — годами. Все остальное поглотил этот ритм, холод и жара, зима и лето, рабочие дни недели и выходные. Наши жизни стали несколькими идеями и фразами, которые наполняют наш мозг и никак не покидают нас, особенно сейчас, когда война стала борьбой за выживание. Один день следует за другим, сегодня — то же самое, что и вчера. «Взлет»! «Куда»? «Против кого»? «Встреча с эскортом». «Зенитный огонь». Эти слова и мысли одолевают и самого молодого пилота и командира полка. Сколько это еще будет продолжаться? Неужели вечно?
Итак, послезавтра — Рождество. Фридолин вместе с офицером штаба едет в штаб группы забрать нашу рождественскую почту. Тем временем поздравления в адрес «Бродячего цирка Иммельман» поступают почти от всех армейских частей. Мы возвращаемся из нашего последнего вылета в самый канун Рождества в пять вечера. Наше место украшено к Рождеству, выглядит веселым и праздничным, почти как дома. Поскольку у нас нет большого помещения, каждая эскадрилья празднует в самой большой комнате своего штаба. Я обхожу всех по очереди. Каждая часть празднует Рождество особым образом, отражающим вкус своего командира. Повсюду веселье. Я провожу большую часть Рождества с офицерами штаба полка. Наша комната украшена ветками омелы и падуба, повсюду горят свечи. Две большие ели и стол перед ними, уставленный подарками, напоминает нам детство. В глазах моих солдат отражаются яркие ностальгические мечты, их мысли — с женами и детьми дома, с родителями и семьями, в прошлом и будущем. Лишь наше подсознание мы видим среди зелени немецкий военный флаг. Он возвращает нас к реальности: мы празднуем Рождество на фронте. Мы поем «Тихая ночь, святая ночь» и другие немецкие песни. Хриплые солдатские голоса сплетаются в мягкое созвучие. Затем в наших сердцах происходит великое чудо: мысли о бомбах и целях, снарядах и зенитках смягчаются сверхъестественным чувством мира, безмятежного и успокаивающего мира. И мы снова думаем о возвышенных и прекрасных вещах с такой же простотой, как об орехах, пунше и конфетах. Последнее эхо любимых немецких песен умолкает. Я говорю несколько слов о нашем немецком Рождестве, я хочу чтобы мои люди видели во мне сегодня, помимо всего прочего, своего товарища, а не командира. Мы счастливо сидим вместе один или два часа, затем рождественский вечер заканчивается.
* * *
Св. Петр благосклонен к нам в первый день праздников: стоит густой туман. Из телефонных разговоров во время Рождества я знаю, что иван атакует и мы срочно нужны, но летать нельзя. На следующее утро я играю короткий хоккейный матч с моими людьми. Это означает, что я, натянув меховые ботинки, стою в воротах, потому что спустя пять недель после ранения я могу только кое-как ковылять. На коньках мне кататься еще нельзя. После обеда, наши хозяева, у которых мы расквартированы, приглашают меня и несколько других офицеров поохотиться. Я очень мало знаю об обычной или «садовой» охоте на земле. В нашем отряде много стрелков, но всего лишь нескольких загонщиков. Зайцы, кажется, знают, что судьба в этот раз на их стороне и оказавшись в «котле», без колебаний молниеносно проскакивают через широкие разрывы между нами. Прогулка по глубокому снегу совсем не способствует моему быстрому выздоровлению. Мой водитель, капрал Бёме, стоит сбоку. Неожиданно я вижу как какой-то великолепный экземпляр покидает укрытие и бросается в нашу сторону. Приложившись к прикладу, я поворачиваюсь как прирожденный охотник, закрываю левый глаз и — бабах! — нажимаю на курок. Падает чье-то тело, но не зайца, а Бёме, которого я, охваченный, как и все новички, охотничьим энтузиазмом, совершенно не заметил. Судя по всему, он все еще сомневается в моих намерениях, потому что смотрит на меня, лежа в снегу и говорит укоризненно: «Ну что же вы, господин оберст»! Он вовремя заметил что я целюсь и бросился на землю перед самым выстрелом. Дробь миновала его, но и заяц остался невредим. Я еще более напуган, чем обе мои предполагаемые жертвы. Вот уж мог быть настоящий рождественский сюрприз! Еще одно подтверждение любимой поговорки всех летчиков-пикировщиков: «Ничего само собой не получается, если не практиковаться».
На следующее утро устанавливается хорошая погода. Иван уже на ногах, он совершает налет на наш аэродром. Вновь их бомбежка прискорбно плоха, это просто позор. Их атаки на низкой высоте проходят на высоте более 400 метров, мы не несем практически никакого ущерба. Весь второй день после Рождества мы совершаем боевые вылеты, чтобы помочь наземным силам к северо-востоку, на реке Гран и на всем остальном Будапештском фронте. Наше мирное рождественское настроение развеяно. Нас вновь окружает безжалостная война, тихий радостный мир рождественского вечера канул в чистилище вчерашнего дня.
В воздухе и на земле бушуют яростные битвы. На нашей стороне в бой были введены свежие подкрепления, это мои старые знакомые — друзья по восточному фронту, танкисты, которые, как и мы, играют роль «пожарной команды» верховного командования. Наша общая задача — помочь пробиться тем частям, которые попали в окружение в Будапеште, открыть для них коридор для отхода и соединения с остальными силами. Вместе мы сможем вытащить эти каштаны из огня. Год за годом. День за днем. Я воевал во всех секторах восточного фронта, я полагаю, что приобрел значительные познания в области военной тактики. Опыт учит, что только практика ведет к совершенству, практическое знание — единственный критерий того, что возможно и невозможно, хорошо или плохо. Совершая вылеты каждый день, мы должны знать тщательно каждую канаву, каждую складку земли внизу, потому что мы постоянно летаем на низкой высоте.
На земле царит неразбериха. Некоторые из наших бронетанковых частей разбиты и панцер-гренадеры брошены в бой как обычные пехотинцы. Танки, которые всегда работали вместе с ними в одной команде, чувствуют себя неуверенно, пехота, назначенная им, не имеет никакого практического опыта совместных боевых действий, и это может закончиться опасными сюрпризами. Я не могу понять, как мог быть отдан такой приказ, более того, трудно себе вообразить худший выбор, чем сектор, выбранный для этого наступления, в котором много болот и прочих препятствий, когда существует так много более благоприятных альтернатив. Пехота, с другой стороны, должна наступать по плоской, открытой местности, которая идеальна для танков, но имеет слишком мало укрытий. Враг полностью использует свои преимущества и вот наша пехота противостоит советским стальным монстрам, оставшись без поддержки танков. Зачем эти напрасные потери? Виновников нужно отдать под суд. Кто отдал эти приказы? Мы сидим все вместе вечером и размышляем об этих вопросах.
* * *
30 декабря получена радиограмма о том, что я должен немедленно прибыть в Берлин и доложить рейхсмаршалу. Я киплю от злости, потому что как мне кажется, мое присутствие незаменимо во время этих трудных операций. Я вылетаю в Берлин в тот же день, следую через Вену и полон решимости вернуться к моим товарищам через два или три дня. Приказ есть приказ. Единственный багаж, который я беру с собой — большой портфель для депеш со сменой белья и туалетными принадлежностями. Ввиду серьезности ситуации я отвергаю возможность задержаться в Берлине надолго.
