Книга Сектор обстрела - Игорь Моисеенко

Белинский только сейчас заметил до сих пор пожирающего воду Старостенка. Оттащить за шиворот его не удалось.

— Во! Присосался!

Старый «отпал» от родника только после того, как замполит толкнул его ногой под ребра.

— Ты че, озверел? Забыл, как почки клинит? На гору еще с километр пилить.

Кузнецов поднял голову в сторону предполагаемой вершины. Времени на отдых не было:

— Рота, подъем!.. Бараев! — ротный указал на пленного. — Твоя скотинка. Только не заиграйся — шкуру спущу…

Шамиль впечатал в спину афганцу станину гранатомета и толкнул пленника стволом автомата в направлении вершины…

…Мирзахана заметили шагов за двести. Сломя голову он бежал между камнями, прямо на их позиции. Уже у самого укрытия, за которым прятался Низари, он потерял равновесие, и сполз вместе с осыпью прямо к его ногам. Чтобы оглядеться ему хватило и полсекунды:

— Ты Странник?

— Волею Аллаха… — ответил Низари.

— Вахед остался у источника. Иначе, я не дошел бы.

Стрельба со стороны источника закончилась четверть часа назад. Низари почернел на глазах:

— Они не уйдут так просто.

Низари указал Мошолле головой на вершину справа:

— ДШК и десять правоверных. Они должны успеть раньше, чем шурави пройдут половину пути…

Тэрлан уже еле тащился. Низари снова окликнул помощника:

— Мошолла!

Немой снова выдал себя. Опять Низари убедился — Мошолла слышал.

— Дай ему патроны! Иначе они и до вечернего намаза не поднимутся на вершину.

Станину подхватил Алихан.

А ударная группа понесла черный цилиндр дальше: вдоль подножия — к устью ущелья…

Глава тридцать третья

Колокола громкоговорителей накрывали последним хитом Примы всю бригаду: "…Я приглашаю Вас на праздник,/Где будет все для нас двоих…" Хорошо еще, что на сцене динамики не подключались. Здесь еще можно было говорить. А за пределами…

Солнце в этот день палило немилосердно. А надо было, еще до вечернего концерта, собрать новую декорацию. Правда, половину бригады, все равно, еще ночью на операцию погнали. Но для Ветлина это ничего не меняло.

Им оставалось присобачить к раме еще три щита. Помогать было некому. Они давно уже управлялись вдвоем. Лучшего стрелка первого батальона у него забрали — остался только Скиба. Вдвоем, пока не пригнали молодых, и управлялись.

С аппаратурой Скиба обращался как бог. Но строитель же из него… Уже на втором отверстии сверло хрустнуло, дрель завизжала, а на недоуменной роже солдата отразилась целая гамма эмоций: чисто лепешку коровью глотнул.

— От, бабай… Ну, чурка дровяной, и все…

— Виноват, товарищ прапорщик.

— Виноват, виноват!.. Это ж последнее. Ну, где я тебе?.. И откуда у вас только руки растут? Тебе ж ничего доверить нельзя.

— Виноват, товарищ прапорщик.

— Виноват, виноват… Ящик мой сюда! Рексом метнулся!

Скиба бросился к ящику с инструментами.

— И хвостиком интенсивнее, интенсивнее! — подкинул Ветлин вслед.

Через полминуты он уже копался в своих сокровищах:

— Где-то у меня буравчик тут был. Знаешь такой инструмент? Из каменного века…

Бурав нашелся. Но… У Ветлина лицо вытянулось: буравчик был деформирован безнадежно — согнут под девяносто градусов.

— Скиба, уточка моя, когда ты все успеваешь?

— О, товарищ прапорщик, причем милиция, шо куры дохнут?

— А кто ж еще? Ты еще не выучил, кто в армии причем?

— Виноват, товарищ…

— Виноват, виноват… Иди с глаз моих!.. Чтоб через полчаса у меня тут… стань передо мной, как бык перед травой, с новым сверлом — троечкой.

— Е…есть… — проворчал Скиба и уже развернулся, было, чтобы исчезнуть на полдня.

— Сто…ой. Гвозди сюда давай.

Гвозди, правда, не все, но оставались еще ровными. Ветлин зажал один из них пассатижами, приложил к кувалде и расплескал его острие молотком.

— На, уточка моя. Сверли! Сто буравчиков тебе в сраку.

— Есть, сто буравчиков…

— Не, ну ты глянь на него…

Но вернуться к работе они так и не успели. Поднимая тучу раскаленной пыли, к клубу прикатил УАЗик с дежурным офицером.

— Мыхалыч, почта!

Дембельнутого вида водила поволок Ветлину почтовый мешок.

— Шевели фигурой! — подстегнул дембеля лейтенант.

Сержант и бровью не повел. Только бросил на «летеху» пренебрежительный взгляд из-под мятой, по последнему писку дембельской моды, словно верблюдом жеваной панамы, и все также, не торопясь, установил мешок у зрительской скамейки и протянул завклубом ручку и бумагу на подпись.

— Я балдею от ваших порядочков. В Союзе уже бы три шкуры спустили, — проворчал лейтенант.

УАЗик исчез в туче раскаленной пыли. Прапорщик бросил Скибе:

— Займись… Разложи по подразделениям… Только не сломай ничего.

И в этот день солнце палило немилосердно. Но для Ветлина это ничего не меняло. Он уселся на краю сцены и закурил:

— Ну, и пекло…

— Алексей Михалыч!

Ветлин лениво отозвался:

— Ну?

— Тут… телеграмма…

— Ну?.. И что?..

— Дану… телеграмма. Еще одна. Даже две, товарищ прапорщик.

Скиба протянул Ветлину две телеграммы. С явной опаской прапорщик взял в руки ядовито-фиолетового цвета бумажку. "Обычно такие бумаги ничего хорошего в себе не несут", — мелькнуло у него тревожное предчувствие. Ветлин разорвал тонкую полоску, которой была опечатана телеграмма, развернул ее и пробежал глазами нехитрый текст: "МАМА В ТЯЖЕЛОМ СОСТОЯНИИ ПОТОРОПИСЬ СЫНОК". Ниже оператор подтверждал подпись военкома.

— Ох, елки зеленые! Этого еще не хватало! — вырвалось у прапорщика.

Дрожащими пальцами он развернул вторую. Набранные оператором телетайпа большими буквами слова, сложились в лишенную знаков препинания, жуткую фразу: "МУЖАЙСЯ СЫНОК МАМА УМЕРЛА".

— Ох ты, уточка моя… — и бросил Скибе. — Подай мабуту…

Колокола громкоговорителей накрывали последним хитом Примы всю бригаду: "…Я приглашаю Вас на праздник,/Где будет все для нас двоих…" А солнце палило немилосердно.

В дверь с табличкой "Начальник политотдела" Ветлин ворвался без стука. Начпо оказался на месте. Обливаясь потом, он прихлебывал чай из верблюжки:

— Вы что себе позволяете, товарищ прапорщик! — возмутился подполковник, ворвавшемуся без разрешения Ветлину.