Книга Креститель - Александр Прозоров

— На чем же вера ваша стоит? — поинтересовался Владимир.

— Мы исповедуем и чтим единого бога, творца всего мира, великий князь. Обрезываемся в знак нашей веры и в субботы постимся по данному нам от бога закону чрез угодника его Моисея.

— Обрезаться обязательно? — нервно передернул плечами правитель.

— Таков завет нам от пророка, — почтительно склонился иудей.

— Коли бог ваш так могуч, мудростью древней велик и пророками обилен, то, должно быть, сильны и богаты страны, что закон ваш приняли, — задумчиво произнес Владимир. — Благоденствуют они и возвеличиваются над соседями своими безмерно. Хотел бы я узреть места сии. Где же страны эти, ответьте? Есть страна, что веру вашу приняла? И не Хазария ли это? — ехидно ухмыльнулся князь.

— Хазария для нас земля не родная, — поспешили откреститься просители.

— Где отечество ваше, иудеи?

— В Иерусалиме наша родина, великий князь. Оттуда племя и вера наши пошли.

— Так там ли вы живете? — не удержался от вопроса Олег. — В Иерусалиме?

Проситель, смутившись, оглянулся на своих товарищей.

— Да вы говорите, говорите, — приободрил их ведун. — Или мне рассказать?

— Господь, грехами праотцев наших раздраженный, рассеял и расточил нас по лицу вселенныя, а землю нашу предал чужим народам, — недовольно признал иудей.

— Да ежели так?! — возмущенно вскочил Владимир. — С чем же вы тогда пришли пред мои очи?!

— Мы принесли тебе слово божие, — с некоторой даже решительностью ответил первый из гостей.

— Когда вы отвержены от бога и по чужим землям рассыпаны, то, понятно, и закон ваш ему противен, — спокойно, но твердо сказал Владимир. — Не для того ли вы нас к тому привлечь желаете, чтобы и мы подобным вашему злоключением от него были наказаны?

— Мы желали покоя для тебя, великий князь, и для твоего княжества.

— Покой мой и земли русской на воле людей русских держится и богов древнейших, что жизнь нам дали и силу свою для покорения злодеев, кои грабят племена славянские и на земли наши зарятся! — Владимир опустился обратно в кресло. — Меч русский с мечом хазарским спор сей уже решил. Ступайте, дети Итиля, и не учите более тех, кому волей богов до века дань платить обязаны.

— Какая наглость! — возмущенно выдохнул боярин. — Нашей милостью живут — и нас же учить желают!

— Странные ребята хазаряне, — согласился Олег. — Покоряются, но не сдаются.

— Их сила не в мече, ведун, — задумчиво покачал головой князь. — Не в мече… Однако же, мысль сия интересна, хоть и неосуществима.

— Принять иудаизм? — возмутился Середин.

— Нет. Просто отказаться от богов, коли их волхвы поперек воли княжеской идут. Новые боги, новые жрецы. И коли мне они своим появлением обязаны будут, то и служить станут тоже мне.

— А как же вера отцовская? — громогласно возмутился боярин.

— Оттого и молвлю, что неосуществима, — спокойно ответил ему Владимир. — И так стараниями служителя Перунова на меня все смотрят искоса да ножи точат. Коли вовсе веру истинную отрину, тогда могут и открыто возмущение свое показать. Да и как я веру новую насажу? Словом? Нет у меня слова. Тем паче, что слова одного человека тут мало, тут сотни сотен слова новые должны нести. Силой? Нет у меня силы. Потому как варягов, буде они на богов покусятся, зарежут не слушая, а соратники, дети земли русской, коих не отринут без сомнения, от меня ныне отвернулись. Да и путь, ведуном подсказанный, мне по сердцу более. — Князь повернулся к Середину. — Ладно ты иудеям язык укоротил. Откель про землю их отчую знаешь?

— Качественное среднее образование.

— Угу… — Правитель явно ничего не понял, однако признавать этого не захотел. — То добре. Ныне мне хлопотами заняться надобно земельными, ну а вы, как проголодаетесь, тиуна зовите. В трапезную и я к вам подойду.

Владимир вышел.

— Скажи мне, боярин, — поинтересовался Олег. — А торг тут далеко? Рубахи себе хочу купить, взамен порченых.

— Дык, под горой, на Подоле. Сейчас пойдешь?

— Нет, переоденусь.

— Тогда меня обожди, я тоже упряжь новую хотел посмотреть.

Поднявшись в свою светелку, Олег обратил внимание, что окна его уже смотрят в тень, остановился перед одним из них, и содрогнулся от ужаса. Хотя, разбитая рамой на множество небольших кусочков, неровная слюда не давала ясной картинки, но и без того было понятно, что походит он на расфуфыренную до полной безвкусицы новогоднюю елку с тремя гирляндами. Середин торопливо содрал с себя ферязь, сапоги, золотистые штаны, переоделся в свои. Прихватил кошель, что всегда лежал в кармане косухи, и спустился вниз.

Когда ведун с боярином вышли из детинца, то заметившие это горожане стали поглядывать на них искоса, но следить никто не стал, а потому, свернув за первым же поворотом, друзья стали никому не интересны. Олег смотрел по сторонам, поражаясь не столько высоким, богатым домам — они в точности копировали хоромы, что строят себе в усадьбах зажиточные бояре, — сколько широким дворам и чистой мостовой. Похоже, в Киеве не испытывали той страшной тесноты, что царила во всех без исключения крепостях и городах, и даже содержали немалый штат уборщиков. Лошади — это ведь не автомобили. Их отходы не улетучиваются в атмосферу, а шлепаются вниз обильными, едко пахнущими кучами.

Они шли и шли, перекресток за перекрестком, а город всё не кончался и не кончался. Ведун уже перестал мысленно оценивать его населенность — всё равно получалось никак не менее сотни тысяч людей. Но когда друзья, наконец, вышли из ворот и по желтой грунтовке начали спускаться вниз, Середин понял, что эту примерную цифру надо умножать надвое — потому что Подол Киеву не то что не уступал, но, похоже, заметно столицу превосходил. Один торг здесь раскинулся на площади, равной размерами Изборску — а Изборск город стольный, не маленький.

Как обычно, базар затягивал, словно омут. Ведь рубашку в первой же лавке не купишь — нужно пройти, прицениться в разных местах, посмотреть, какие продают в одном месте, в другом. Поискать купца персидского или самаркандского — у них цена всегда пониже получается. Опять же, подождать, пока богатырь упряжь у шорника пощупает да нужный размер найдет. Самому то одно, то другое на глаза попадается. Бурдюк козий — хорошо бы купить, а то старый совсем протерся, вот-вот потечет. И флягу небольшую, глиняную — для меда стояночного, али вина хорошего захочется прихватить. Нагрудник конский из желтой меди — для гнедой, что уже не раз с того света вытаскивала. Наконечники для стрел — не для себя, боярин Радул в походе весь припас расстрелял. В итоге проходили они по Подолу половину дня и растрясли свои мошны до самого донышка.

Богатырь, вроде, держался хорошо, но у ведуна ноги болели, словно он опять с Себежской гати сошел. Поэтому за ужином он заморил червячка половиной зайца, двумя жареными перепелками и одной стерлядкой на пару, выпил из вежливости за здоровье Владимира Святославовича пару кубков, а после третьего, за силу богатырскую, вежливо распрощался, поднялся к себе, скинул сапоги и с наслаждением развалился на перине, подняв ноги высоко на столб балдахина.