Книга Башни заката - Лиланд Экстон Модезитт

Юноша медленно спускает ноги с топчана и садится. Окно напротив очага наполовину открыто: судя по ясному сине-зеленому небу, сейчас около полудня. Натянув полученные от пастуха мешковатые штаны и толстую шерстяную рубаху, он направляется к изгороди, отделяющей овечий загон от сада.

Поставив правую ногу на нижнюю жердь изгороди и ухватившись руками за верхнюю, Креслин вбирает взглядом влажную и тяжелую, уже начинающую жухнуть осеннюю траву и черные морды пасущихся овец, которые не замечают его.

На западе — за пологими холмами, плодородными полями Кертиса и реками, заливающими их перед тем, как унести воды к Северному океану — находятся Рассветные Отроги и чародейская дорога, что должна принести Высшему Магу власть над всем Кандаром. По меньшей мере, над той его частью, что восточнее Закатных Отрогов.

— Досточтимый…

Креслину не нравятся подобные обращения. Вряд ли он заслужил их, хотя и сделал все, что мог, из благодарности к бедным пастухам, приютившим его. Но мог юноша, по правде говоря, очень немногое: распознал у пары овец какой-то загадочный недуг, а вылечить сумел только одну, да и ту с трудом.

— Что случилось, Матильда?

— Какая-то госпожа спрашивает тебя.

Повернувшись, он видит без малого дюжину вооруженных всадников. Те гарцуют на месте неподалеку от хижины, крытой тростником.

Белый проблеск над головой исчезает, как только он поднимает глаза. Рассмотрев птицу, Креслин спускается вниз по тропе, что ведет к дому. После всего, что сделали для него Андре и его близкие, он не может отдать этих людей на расправу воякам. Креслин собирает столько ветров, сколько может, но ноги его еще подгибаются, контроль неполон, и отбившаяся струйка воздуха ерошит волосы.

— Подожди меня, досточтимый!

Он замедляет шаг, глядя на щупленькую, съежившуюся под тяжелым пастушьим плащом фигурку. Несмотря на ясное небо и теплое, на его взгляд, солнышко, Матильде этот день кажется холодным. Рассеянно отогнав от нее ветра, Креслин спрашивает:

— Они говорили, что им нужно?

— Говорила только госпожа. Спросила насчет мастера, мол, который с запада… Ты, оказывается, мастер, а ведь не говорил, — добавляет она с укором.

— Я не мастер, — возражает Креслин, и знакомый приступ тошноты тут же заставляет его поправиться: — Не считаю себя мастером. Но некоторые считают.

Он мерит траву длинными шагами. Девчушка, стараясь не отставать, семенит следом. Вскоре они выходят к пологому подъему перед домом.

— А знаешь, мне тоже кажется, что ты мастер. И папа так думает. Мама понять не может, из-за чего сыр-бор. По ней выходит: ты и мухи не обидишь, и это должно быть ясно с первого взгляда даже последнему дураку, — на худеньком личике под вязаной шапочкой появляется озабоченное выражение. — А разве не так?

— Я не мог бы обидеть ни тебя, ни твоих близких. Вообще ни одного хорошего человека.

— А, значит, ты обижаешь плохих?

— Бывает, — сознается он.

— Я так и знала. Вот и госпожа говорила, что ты добрый мастер.

Креслин вздыхает: ну что можно объяснить ребенку?..

Тяжелые облака, становясь с каждым мгновением все темнее, стягиваются к холму, словно кавалерия к полю боя. Креслин переводит взгляд на чужаков. Все верхом. Еще две лошади с пустыми седлами. Женщина стоит перед Андре, и ветер доносит ее слова:

— Он вышел из грозы, говоришь? И не был промокшим?

— Верно, милостивая госпожа. Разве слегка обрызган. И совершенно не в себе. Жар у него был такой, что хоть чайник на него ставь. И бредил. Такое нес — ни словечка не понять.

Разговор прерывается, когда Андре и рыжеволосая незнакомка замечают приближение Креслина.

— Папа, я его нашла, — сообщает Матильда.

Андре, избегая встречаться с Креслином взглядом, смотрит на мокрую глину под копытами ближнего гнедого.

Поймав на миг взгляд глубоких зеленых глаз женщины, юноша кивает и направляется к пастуху.

— Андре, — как можно мягче произносит он, — спасибо тебе за все.

Пастух так и не поднимает глаз.

— Я искренне говорю: спасибо. Без твоей помощи я бы вряд ли выжил.

— Пастух! — голос рыжеволосой спокоен и властен. Андре наконец поднимает глаза.

— Я не собираюсь причинять ему зла, но здесь он больше оставаться не может, — добавляет всадница.

Креслин глядит на пустое седло, гадая, куда подевался спешившийся солдат.

— Досточтимый…

Креслин переводит взгляд на Матильду.

— Ты ведь не забудешь нас, правда? — тихонько спрашивает девочка.

Нет, он никогда не забудет ни этого краткого отдыха, ни радушия этого семейства. Равно как не забудет худенького личика и смышленых карих глаз.

— Я всегда буду помнить вас всех, Матильда.

Выпрямившись, он поворачивается к пастуху. Тот напрягается, но Креслин, не обращая на это внимания, заключает бородача в объятия. Лишь на миг, но этого достаточно, чтобы выразить переполнявшую Креслина благодарность.

— От всего сердца, — шепчет он, отступив на шаг.

— Ты настоящий человек, — понурясь, бормочет Андре. Креслин поворачивается к рыжеволосой (та снова верхом) и — указывает на пустое седло:

— Это для меня?

— Разумеется! — отвечает она с неприятным смешком. — Интересно, как еще ты мог бы добраться до Вергрена?

— Госпожа! — резкий голос человека в конце конной шеренги царапает слух, и Креслин делает шаг вперед, чтобы взглянуть на говорящего — коротко стриженного, темноволосого седеющего мужчину с орлиным носом. — Стой где стоишь, чародей! — приказывает всадник. — Оглянись!

Сделав, как сказано, Креслин видит пару нацеленных на него арбалетов.

— Не очень-то по-дружески, — замечает он.

— Они… принимают особые меры предосторожности, — поясняет женщина.

На лице Креслина отражается недоумение. Негромко рассмеявшись, рыжеволосая поворачивается к всаднику:

— Видишь, Флорин, мне ничто не угрожает. По крайней мере, не угрожало, пока тебе не вздумалось меня «защищать».

— Я буду принимать такие меры безопасности, какие сочту нужным, в соответствии с волей моего герцога.

Креслин, поразмыслив немного, попросту садится в седло. Его шатает, голова идет кругом, и, чтобы удержать равновесие, приходится ухватиться за конскую гриву. Способности юноши восстановились, а вот силы, увы, нет.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает рыжеволосая.

— Недолгий путь протяну, — он в последний раз смотрит на дочку пастуха. — До свидания, Матильда.

— До свидания, досточтимый.

Кавалькада уже спустилась к главной дороге, но он знает: взор девочки обращен к узкой тропе, по которой уехали всадники.