Книга Левый глаз - Сергей Лифанов

– Не станет, – заверил Мятликов.

– Тогда подходите в морг к одиннадцати часам.

* * *

– Ну вот, собственно говоря, и все, – произнес Яшин, снимая фартук и стягивая перчатки. – Отправим ткани на морфологию, но, думаю, расхождения нашего диагноза с клиническим не будет. Тумор орбиты, метастазы в мозг. Ну и сердечишко, конечно, у пациента было основательно изношено – тоже своего добавило. И печень цирротическая – пил ваш родственник, похоже, в свое время основательно…

– Дайте мне глаз, – сказал Павел.

Прямо так и сказал. Без обходных маневров.

– Какой глаз?

– Его. Дрыгачева глаз. Левый.

– Возьмите, – Федор Лукич показал пальцем на эмалированный поднос, в котором лежало круглое яблочко. – Пакет дать?

– Буду премного благодарен.

Яшин протянул Павлу целлофановый пакетик с застежкой – такие используют следователи для сбора улик. Павел осторожно дотронулся пальцами до глаза Экзофтальмика. До того самого, больного. Извлеченный из тела мертвого хозяина, глаз мало чем отличался от обычного анатомического препарата – желтоватый кругляш с блекло-голубым пятном радужки спереди. Гладкий, блестящий, словно опухоль не задела его. И странно теплый, будто живой.

Павел открыл пакетик, опустил туда глазное яблоко, положил пакет в карман.

– Спасибо, Федор Лукич.

– Пожалуйста, Павел Михайлович.

– Я пойду, Федор Лукич?

– Всего хорошего, Павел Михайлович. Идите.

Голос Яшина звучал спокойно, разве что к обычным скрипучим обертонам добавились механические нотки. Павел представил, каким медведем заревел бы строгий Федор Лукич, педант и поборник инструкций, пойми он, что происходит на самом деле. Какие засверкали бы молнии, какой загрохотал бы гром. Отдать главный объект морфологического исследования – глаз трупа, позволить унести его – это что-то из ряда вон выходящее. Но Федор Лукич не понимал, что делает. Безо всякого сомнения, не осознавал происходящего.

Павел осознавал, но от этого было ничуть не легче. Он так же не был волен в своих поступках: выполнял чужую волю, совершал навязанные ему действия и понятия не имел, какой во всем этом смысл. Только вот не сопротивлялся уже – то ли сил не осталось, то ли понял, что сопротивление бесполезно.

Он зашел в свой кабинет, объявил медсестре, что работать сегодня больше не будет, что плохо себя чувствует после дежурства и пойдет домой. Переоделся, положил глаз Экзофтальмика в дипломат и бессовестно покинул место службы, оставив бедную Веру Анатольевну разбираться со скандалящими в коридоре пациентами.

* * *

До дома, впрочем, так и не добрался. Зашел в «Евроспар», купил половинку ржаного, банку молдавской маринованной свеклы и кусок копченой форели в вакуумной упаковке. Долго искал открытку с надписью «С Днем Варенья, Мой Пупсик!», но не нашел. Решил, что коньяк успешно заменит открытку. Хотел было, по привычке, взять маленькую фляжку дербентского пятизвездочного, но вместо этого рука сама собой потянулась за литровой бомбой Реми Мартина. Похоже, в жизнь Мятликова вошли новые привычки.

Дальше ноги пронесли его мимо родного дома, и через квартал Павел обнаружил, что стоит у подъезда Дрыгачева и достает из кармана ключи от дергачевской квартиры.

Разве он забрал их сегодня из цоколя? Выходит, забрал. Правда, он не помнил, как это сделал, но беспокоиться о сем не стоило. Паша многого в последнее время не помнил.

Первым делом он открыл все форточки в доме – кроме той, что была заколочена гвоздем. Потом нашел две рюмочки, покрытые основательным слоем пыли – если Алексей Иванович и употреблял крепкие напитки, то никак не в последние месяцы своей жизни. Открыл бутылку, помыл рюмки, налил коньяка в обе. Одну накрыл ломтиком ржаного хлеба в память об Экзофтальмике, вторую тяпнул залпом, без закуски. Потом вернулся в прихожую, снял куртку, поискал глазами тапки, нашел стоптанные кожаные шлепанцы и надел их. Снова посетил кухню, распаковал форель, соорудил себе бутерброд, выпил, закусил. Нашел приличную эмалированную миску, налил туда кипяченой водички, вывалил в нее глаз из пакетика, подмигнул глазу, обмыл новоселье глаза двумя рюмочками сразу, закусил маринованной свеклой, пришел к выводу, что вполне прилично, даже вкусно. Пошел поливать фикусы – дело оказалось непростым, потребовало двух литров воды и трех рюмок коньяка. Открыл шифоньер – скелетов в нем не обнаружилось, зато нашлась большая стопка чистого постельного белья с ярлыками из прачечной. Обрадовался, вкатил коньячку. Повернул телевизор мордой от стены – выяснилось, что работает, да еще и цветной, хоть и изрядно старый. Совсем разулыбался по этому поводу, вмазал, чокнувшись с экраном. Время подходило к футболу – ого, да ведь совсем уже вечер. Не поленился, нашел тряпку, протер полы во всей квартире, потом счастливо плюхнулся на диван – ноги вытянуты, лежат на стуле, в правой руке бутылка коньяка (да ну к черту эти рюмки, наливать замучаешься), в левой – кусочек хлеба с наложенным на него тонким, розовым, истекающим рыбьим жиром ломтиком форели.

Вот это здорово, ребята. Один, совсем один. Все в кайф. Даже телевизор, до смерти осточертевший дома, оказывается, может доставить удовольствие.

В десять часов вечера запиликал сотовый. Позвонила жена, вежливо осведомилась, где Пашу черти носят. Паша известил Нину, что находится в больнице, домой сегодня не вернется, потому как накатило внеплановое дежурство по срочной служебной необходимости. Само собой, жену такое объяснение вполне устроило. После этого начался футбол. Наши выиграли с хорошим счетом – неожиданно для всех, Паша и не надеялся на такое. После этого оставалось только одно – принять последнюю рюмку и лечь спать.

Что Паша и сделал.

* * *

На следующее утро Павел Мятликов сидел на рабочем табурете, вел обследование больных и внимательно прислушивался к собственным ощущениям. Ощущения были на удивление неплохими. Только в левой половине черепа молоточком постукивала легкая боль, пульсировала едва заметно, отдавая в глаз. Ну и ладно. После изрядного количества коньяка, выпитого накануне, столь малые последствия можно было считать чудом.

Закончив осмотр очередного пациента, Павел удалялся на пару минут в заднюю комнатку, вынимал из кармана листок бумаги и вносил новый пункт в список вещей, которые собирался сегодня купить. В списке уже значилось: тапки, пижама, матрас, комнатная антенна, электрочайник, тефлоновая сковорода, настольная лампа, гардины, кресло, книжная полка, мочалка и шампунь, занавеска для ванной, туалетная бумага, ноутбук… Да-да, и ноутбук. Но не сегодня, конечно – денег недостаточно, придется подкопить еще, подождать пару месяцев. Зато когда купит – заживет совсем славно, в новой своей квартиренке. Один, совсем один.

А что сказать Нине? Черт его знает. Скажет что-нибудь…

Когда работа закончилась, Паша вооружился калькулятором, подсчитал стоимость списка и пришел в некоторое уныние. Наличности – той, что лежала в бумажнике, хватало только на мелочи. Деньги у Павла имелись, но за ними нужно было идти домой, с риском встретить Нину. Нет-нет, только не сегодня… Что делать? Не лишать же себя приятнейшей компании – бутылки Реми Мартина? Что важнее – кресло или коньяк? В будущем – несомненно кресло, но пока, пока без коньячка не обойтись, потому что нужно позаботиться об мятущейся душе, успокоить ее, дать ей толику лекарства. Да и куда ему, Паше, спешить? Его новая жизнь только началась.