Книга Спутники Волкодава. Ветер удачи - Павел Молитвин

* * *

Чем лучше узнавал Эврих Город Тысячи Храмов, тем больше восхищался его архитектурой, тем сильнее изумлялся заведенным в нем порядкам. Судя по наличию здесь, помимо бесчисленных храмов, посвященных местным Божествам, святилищ Всеблагого Отца Созидателя, Богов Небесной Горы, Прекраснейшей и Морского Хозяина, некогда в Мванааке проживало немало его соотечественников. Были здесь храмы Многоликой Богини-Матери и Лан-Ламы саккаремцев, Богов-Близнецов, ученики которых неустанно сеяли зерна своей веры на всех четырех континентах; встречались святилища сегванского Храмна, вельхского Трехрогого и Богини Коней; сольвеннского Бога-Змея, нарлакского Священного Огня. Наряду с ними попадались храмы, посвященные Лунному Небу, которое почитали халисунцы, Великому Духу и Богам-Покровителям, коим поклонялись обитатели Вечной Степи.

Естественно было предположить, что при таком обилии храмов заморским Богам он встретит на улицах Мванааке множество людей самых разных национальностей, цветов и оттенков кожи, но тут Эвриха ждало разочарование. Что касается оттенков темной кожи, то да, было их здесь тьма-тьмущая. Иссиня-черные, черно-красные и черно-желтые, коричневые, бледно-коричневые, бронзово-красные — словом, наряду с чистокровными мономатанцами, съехавшимися и свезенными сюда с различных концов Южного континента, проживало здесь огромное количество метисов, появившихся в результате смешанных браков, однако почти не попадалось людей со светлой кожей. Означать это могло только одно — гостеприимный и веротерпимый в прежние времена город изменил своим обычаям и не только не принимал ныне заморских гостей, но и постарался избавиться от тех иноплеменников, которые жили в нем раньше, родились здесь и считали эту землю своей родиной.

Это было обидно, потому что Эврих успел проникнуться уважением и полюбить многих жителей Мванааке, а любые предрассудки относительно цвета кожи и рода-племени всегда почитал величайшей гадостью. Мужественный и добрый человек, равно как трус и подлец, могли иметь одинаковый цвет кожи и поклоняться одному и тому же Божеству. Именно так, собственно говоря, повсеместно и происходило, и ежели кто-то утверждал обратное, приписывая небывалые добродетели своему народу и обвиняя в порочности соседние, то причиной тому была не глупость, а злой и корыстный умысел. Надобно, впрочем, отдать жителям столицы должное: построенные заморскими гостями храмы содержали они в надлежащем порядке и иноверцев не преследовали, в результате чего аррант не раз становился свидетелем удивительнейшего зрелища входящих и выходящих, например, из святилищ Всеблагого Отца Созидателя, Трехрогого или Лунного Неба чернокожих мужчин и женщин, коим, по его представлениям, неизмеримо ближе должны были быть Тахмаанг, Нгура или, на худой конец, Мбо Мбелек.

Несмотря на великолепие императорского дворца it расположенных подле него садов, разбитых на семи рукотворных террасах, величие воздушных мостов, ипподромов, театров и крытых рынков, наибольшее впечатление на молодого арранта произвели бесчисленные храмы, являвшиеся каменной летописью столицы, заглядывать на страницы которой было не только в высшей степени интересно, но и поучительно. Любопытно, например, было проследить, как менялся в представлении обитателей Мванааке образ Белгони — одного из древнейших Божеств пантеона Мавуно — вечно улыбающейся Богини счастья и удачи. В глубокой древности это была Дева-Охотница, посылавшая своим почитателям богатую добычу. Затем она превратилась во Владычицу полей, от которой зависела их урожайность. В период бурного роста империи она сделалась Покровительницей воинов, дарующей победу в сражениях. В последней своей ипостаси Белгони являлась олицетворением богатства и благоволила преимущественно к состоятельным людям: купцам и Небожителям. Соответственно менялись, в зависимости от возраста храма, и атрибуты, сопутствующие этой Богине: от копья, пращи и охотничьего лука до служащих ей сиденьем сундуков с сокровищами и бесчисленных ожерелий из монет, опоясывающих шею, талию и бедра.

Словно памятники событиям двухсотлетней давности, высились в южных пригородах столицы Башни Прощания, появившиеся здесь во время недолгого владычества Городом Тысячи Храмов «людей моря», приплывших с архипелага Меорэ. Согласно своей вере, во всяком случае распространенной на части островов архипелага, меорэ, захватившие Мванааке, не смели осквернять мертвыми телами ни землю, ни огонь, ни воду, ни воздух. Поэтому они не могли зарыть труп, бросить его в море или сжечь и практиковали иной способ возвращения покойника в вечный круговорот жизнесмерти. Носильщики поднимали тела умерших на плоские крыши Башен Прощания, после чего «дежурившие» поблизости грифы приступали к совершению заключительной церемонии. Дочиста обглоданный ими скелет меорэ сбрасывали через специальный колодец на дно Башни и обильно засыпали известью, которая вскоре полностью его растворяла. Теперь, впрочем, в Мванааке не осталось людей, придерживавшихся подобного способа захоронения, кровь потомков меорэ смешалась с кровью мономатанцев, и дети их забыли веру своих предков, отдав предпочтение местным Богам.

Как-то, направляясь в особняк очередного недужного Небожителя, Эврих обратил внимание на стоящую подле храма Амгуна-Солнцевращателя статую воина с очень выразительным лицом, характерные черты которого явно свидетельствовали о том, что скульптор старался придать своему творению портретное сходство с конкретным человеком. В ответ на вопрос, кого изображает эта статуя, аррант услышал от сопровождавшего его Хамдана следующее.

Памятник был поставлен сыном Агешваара в честь славных деяний своего отца, возглавлявшего борьбу против захватчиков меорэ. О знатном вельможе, происходившем из клана Огня, было сложено множество легенд, одна из которых гласила, что он, двадцати пяти лет от роду, сочетался браком с сорокалетней вдовствующей императрицей, родившей ему Нахсимгаша, того самого, что велел изваять статую отца из черного гранита, символизирующего отвагу и стойкость Агешваара. Причем, по одним источникам, женясь на императрице, чей муж и дети были убиты меорэ, он отказался от любимой женщины, дабы объединить под своей рукой всех восставших против захватчиков и не допустить междоусобицы и раскола в их рядах. Другие же утверждают, будто брак их являл собой редкий пример удивительной, всепобеждающей любви и Агешваар столь сильно уважал, почитал и любил свою супругу, что не имел ни наложниц, ни любовниц не только при жизни жены, но и после ее кончины.

Среди рассказанных Хамданом историй особенное впечатление произвела на Эвриха та, в которой описывалось испытание Агешвааром верности своих соратников. Произошло это будто бы в самый трагический момент борьбы за освобождение Города Тысячи Храмов, когда один из военачальников восставших предал в руки меорэ две бывшие под его началом дромады, в результате чего четыреста человек из двух тысяч были ради устрашения горожан казнены и свезены к Башням Прощания, а остальные закованы в цепи и отправлены на восстановление городских укреплений. Это был страшный удар, ибо робость закралась в сердца самых мужественных и подозрительность разъедала души так же неумолимо, как разъедает железо ржавчина. Лишь одному-единственному — Агешваару — доверяли все без исключения восставшие, ибо твердость его, жестокость и ненависть к поработителям внушали порой ужас даже тем, кто сражался с ним против меорэ плечом к плечу, а захватчики пугали именем непримиримого воителя своих чад.