Книга Здесь обитают призраки - Джон Бойн

— Вы полагаете, Господь не способен на безжалостность и жестокость? — спросила я, стараясь не рассмеяться, дабы не злить его еще больше. — Неужели вы так поверхностно читаете Библию, что не замечаете варварства на каждой странице?

— Мисс Кейн!

— Не думайте, будто я не знакома с заветами, преподобный. Мне представляется, Господь, о коем вы ведете речь, обладает великим талантом к зверству и злобе. Он, можно сказать, мастер по этой части.

— Вы непочтительны, мэм. Господь, познанный мною, ни за что не подвергнет своих чад такой каре. Оставить душу подобным образом чахнуть… никогда! Не в этом мире!

— А вне его?

— Нет!

— Вам это известно наверняка? Он вам сказал?

— Мисс Кейн, сию минуту прекратите. Вспомните, где вы находитесь.

— Я нахожусь в здании из раствора и кирпичей. Его сложили люди.

— Я больше не могу вас слушать! — вскричал он, наконец потеряв терпение. (Ждала ли я этой минуты? Хотелали я выжать человеческий, не духовный отклик из этого малосильного субъекта?) — Вы немедленно уйдете отсюда, если не в состоянии проявить уважение, какового…

Я вскочила со скамьи, в гневе сверля его взглядом.

— Вы там не живете, святой отец! — закричала я. — Я пробуждаюсь в Годлин-холле по утрам, целыми днями бодрствую, сплю там ночами. И лишь одна мысль беспрестанно вертится у меня в голове.

— Какая же?

— Здесь обитают призраки!

В негодовании он громко застонал и отвернулся; гневное лицо его мученически кривилось.

— Я не стану слушать подобных слов, — заявил он.

— Разумеется, — отвечала я, уже удаляясь. — Ибо ум ваш закрыт. Как и у всех вам подобных.

Я устремилась к выходу, грохоча туфлями по плитам, и вылетела к свету холодного зимнего утра; желание закричать в голос одолевало меня. Деревенские лавочники спешили по делам, будто все в этом мире обстояло благополучно. Молли Сатклифф с порога чайной выплескивала на улицу ведро мыльной воды. Алекс Токсли направлялся к себе в кабинет. Вдалеке я разглядела тень мистера Крэтчетта — тот сидел в окне конторы поверенного над огромными гроссбухами, вперив взгляд в страницу, и перо его скользило туда-сюда, делая пометки. У дверей стояла запряженная коляска мистера Рейзена — значит, он у себя, за столом, — и меня осенило. Мне потребен был ответ на один вопрос.

— А, мисс Кейн, — промолвил мистер Крэтчетт, обреченно воззрившись на меня. — Вы снова посетили нас. Какой восторг. Быть может, мне надлежит поставить вам отдельный стол.

— Я понимаю, что затрудняю вас, мистер Крэтчетт, — сказала я. — И я не хотела бы отнимать у мистера Рейзена драгоценное время. Он и без того был весьма со мною щедр. Однако у меня есть к нему вопрос, один-единственный. Не могли бы вы спросить у него — быть может, он выделит мне время? Обещаю, что не задержу его дольше пары минут.

Мистер Крэтчетт, уловив, что я говорю правду, а смирение быстрее избавит его от меня, вздохнул, отложил перо, удалился в кабинет, а вскоре вернулся и устало кивнул.

— Две минуты, — сказал он, тыча в меня рукою, а я кивнула и устремилась мимо него в кабинет.

Мистер Рейзен сидел за столом; при моем появлении он дернулся было, желая встать, но я отмахнулась и велела ему не беспокоиться.

— Я рад, что вы зашли, — промолвил он. — С последнего нашего разговора я много думал о вас. Я…

— Я вас не задержу, — перебила я. — Я понимаю, что вы заняты. У меня лишь один вопрос. Если я захочу уехать, точнее говоря, если мы вместе захотим уехать, возразят ли управляющие поместья?

Вздернув брови, он уставился на меня в изумлении. Затем несколько раз открыл и закрыл рот.

— Если мызахотим уехать, мисс Кейн? — переспросил он. — Вы и я?

— Да нет, не вы и я, — отвечала я, чуть не расхохотавшись над таким недоразумением. — Я и дети. Если я заберу их и мы поселимся в Лондоне. Или на континенте. Я давно мечтаю пожить за границей. Одобрят ли это управляющие? Станут ли нас содержать? Или отправят полисменов, дабы детей вернули в Годлин? А меня арестовали за похищение?

Он кратко поразмыслил.

— И речи быть не может, — наконец сказал он. — Условия кристально ясны: пока мистер Уэстерли живет в Годлин-холле, детям нельзя надолго уезжать. Даже под присмотром некоего попечителя — скажем, вашим.

Мысли мои помчались галопом, и я принялась строить нелепейшие прожекты.

— А если он тоже уедет? — спросила я. — Если я заберу его с собою?

— Джеймса Уэстерли?

— Да. Что, если я, он и дети переселимся в Лондон? Или в Париж. Или в Америку, если это необходимо.

— Мисс Кейн, вы как будто лишились рассудка, — сказал он, поднявшись и расправив плечи. — Вы же видели, в каком состоянии этот несчастный. Ему потребна неотлучная забота сиделки.

— А если я стану о нем заботиться?

— Без обучения? Без всякого медицинского образования? Вы полагаете, это справедливо по отношению к нему, мисс Кейн? Нет, и речи быть не может.

— А если я обучусь? — спросила я, понимая, что уже исчерпала дозволенное мне число вопросов. — Пойду на медицинские курсы, смогу убедить вас, что знаю толк в этой профессии. Тогда вы разрешите мне забрать его? И детей?

— Мисс Кейн, — промолвил мистер Рейзен. Он обогнул стол, указал мне на кресло и сам расположился напротив. Тон его слегка смягчился. — Я регулярно беседую с врачом мистера Уэстерли. Этот человек больше не покинет своей комнаты. Никогда. Одна попытка переезда его убьет. Неужели вы не понимаете? Ему следует оставаться в доме, а пока он жив, детям тоже следует там оставаться. Нет никакой, ни малейшей возможности изменить это обстоятельство. Разумеется, вы вольны уехать когда пожелаете, мы не можем держать вас здесь в плену, однако вы не раз давали мне понять, что не бросите детей. Ваша позиция не переменилась?

— Нет, сэр.

— Что ж. Значит, говорить более не о чем.

Я обратила глаза к ковру, будто надеясь в узоре его отыскать решение своих затруднений.

— Значит, никто не в силах мне помочь, — тихо сказала я. А про себя прибавила: я не покину этот дом, пока она меня не убьет.

— В чем помочь? — спросил он, и его беспокойство тронуло меня. Я качнула головою, улыбнулась ему, наши взгляды встретились, и я заметила, что он мельком глянул на мои губы. Я не отвела взгляда. — Мисс Кейн, — тихо промолвил он и смущенно сглотнул; на щеках его заиграл румянец. — Я бы помог вам, если бы умел. Но я не постигаю, что могу для вас сделать. Просто скажите мне…

— Тут нечем помочь, — обреченно сказала я, встала и разгладила юбку. Затем протянула ему руку, и он мгновение разглядывал ее, прежде чем пожать.

Ладони наши соприкасались чуть дольше, нежели диктует этикет, и не почудилось ли мне, что палец его погладил мой палец, совсем слегка, кожа приласкала кожу? В глубине моего существа зародился вздох, какого в жизни со мною не случалось, я заставляла себя отвести взгляд, но его глаза смотрели мне в глаза, и я бы простояла так очень долго или же поддалась бы искушению, не заметь я на столе портрет в серебряной рамке; портрет сей понудил меня отдернуть руку и отвернуться.