Книга Колодец пророков - Юрий Козлов

– Ач ной! – полуприкрыл трубку, воспроизводя тембр голоса Салмана Хуциева, сознавая, что, к сожалению, голос не очень похож, глухо произнес майор Пухов. – Ичдан тулэ шортари! – что означало по-русски: ^ «Обгоняй быстрее эту тварь!»

– Магомет? – услышал майор Пухов. – Извини, я не в одиннадцать тридцать, как договаривались. Ты слышишь меня, Магомет?

«Какой, к черту, Магомет? – ужаснулся майор Пухов. – Кто здесь Магомет?» Голос, однако, показался ему знакомым. С трудом удержав рвущиеся слова: «Перезвони, ничего не слышно», Пухов узнал голос Володи Кольцова – интеллигентного второстепенного «авторитета» из останкинской группировки, неплохого специалиста-компьютерщика, выпускника философского факультета МГУ. У майора отлегло от сердца. Он вспомнил, что Володя (кличка Кольцо) в конце восьмидесятых сидел вместе с Салманом Хуциевым в тюрьме в Абакане. Вора в законе там звали Гора. Он весил полтора центнера и временами терял из-за чрезмерного пристрастия к наркотикам ощущение реальности. В частности, ждал нерегламентированного изъявления покорности от Хуциева, который, отслужив в Афганистане, пришел в тюрьму, как говорится, далеко не мальчиком. Гора всячески осложнял ему жизнь. И дождался. Хуциев приблизился к нему для братского (по восточному обычаю) объятия с зажатым в зубах лезвием бритвы. Припав к груди Горы, он перерезал ему бритвой сонную артерию, после чего, брезгливо оттолкнув фонтанирующую кровью китовую тушу, произнес: «Если Гора хочет унизить Магомета – Магомет срезает Гору на х…!»

Володя, стало быть, знал эту историю.

Останкинская группировка ничего серьезного из себя не представляла. Володин авторитет искусственно поддерживался кавказцами, которые использовали его как посредника при разрешении конфликтов с московской братвой. Были кое-какие выходы на Володю и по линии ГБ (нынешнего ДФБ). Года три назад он, не желая мотать срок за мошенничество, сдал Департаменту зампреда Центробанка, через которого гулийцы гнали бюджетные миллиарды в фиктивный негосударственный северокавказский пенсионный фонд. За зампреда, однако, заступился премьер-министр. Он ушел с повышением в Минфин. Володина бумага лежала в сейфе у генерала Толстого. Хотя, конечно, это был не тот козырь, с какого следовало начинать игру с очень даже неглупым Володей, вздумай Пухов вот так сходу ему открыться. Это вообще был не козырь.

– Привет, Кольцо! – отозвался майор Пухов, как ему показалось, почти что голосом Хуциева. – Я ждал твоего звонка.

– Что у тебя с голосом? – поинтересовался Володя.

– Горло болит, – на всякий случай кашлянул Пухов, сделал радио громче.

Кольцо молчал, набивая себе цену. Молчал и Пухов, ощущавший себя одиноким рыбаком, уносимым на отколовшейся льдине в открытое море. При этом льдина продолжала колоться. Вода же в океане была – кипяток.

– Ну, я поговорил с людьми, – наконец-то соизволил продолжить Кольцо. – Не скажу, чтобы все были в восторге. Я сказал им про письмо.

– Не тяни за яйца! – перебил Пухов. – Они согласились?

– В принципе, да, – сказал Кольцо. – Как говорили раньше, проголосовали и приняли за основу. Но имеются некоторые нюансы.

Пухов подумал, что если бы их разговор случайно услышали непредвзятые люди, они могли бы подумать, что речь идет, скажем, о защите диссертации. За экономическими реформами в России майор Пухов признавал один неоспоримый результат: бандиты всех калибров – от воров в законе до рядовых членов уличных бригад – получили возможность жить красиво, не пряча свои деньги. На исходе XX века бандит в России был уважаем, хорошо одет, не преследовался законом и в общем-то со сдержанным оптимизмом смотрел в будущее. Бандит стал тем самым «третьим сословием», в интересах которого, как известно, свершаются буржуазные революции. Логика реформ неумолимо подталкивала бандитов к тому, чтобы принять на свои плечи всю полноту исполнительной власти в России, выстроить бандитскую властную вертикаль «регионы-центр», и тем самым сделаться ответственными за сохранение России как единого государства и субъекта международного права. Крупные «авторитеты» понимали, что это неизбежно, однако средняя и мелкая «братва» саботировала организованный переход к кропотливому государственному строительству. В российском третьем сословии назревала крутая разборка между бандитами-государственниками и бандитами-анархистами; бандитами-патриотами и бандитами-демократами.

– Вот как? – недовольно спросил Пухов. – Какие нюансы? Им что, мало?

– Крупняк на эти дни отъедет, – в голосе Володи появилась твердость. Пухов понял, что речь идет уже и о его личных интересах. – Кто на Кипр, кто в Штаты, кто в Грузию. По сумме тоже высказывались претензии.

– Какие претензии, асварц! Ичкер дин чене! – от волнения Пухов перешел на гулийский.

– Я сброшу тебе по факсу перечень банков, активы которых не должны пострадать ни при каком исходе. Доллар до весны не может опуститься ниже четырех новых рублей. До первого марта Асет передает Измайлово…

– Измайлово? Об этом речи не было! – крикнул Пухов.

– Речь шла о том, чтобы к первому мая, – напомнил Кольцо. – Но решили до первого марта. Да, и пересматривается квота азербонов в пользу узбечят. У узбечят, во-первых, без кидалово, во-вторых, дешевле, в-третьих, качество лучше. Азербонов убираете вы. Будто бы все.

– А в столице нашей Родины, стало быть… – скептически протянул Пухов.

– В Москве гарантируется полная тишина до пятого следующего месяца. Если ты увеличишь сумму на пять процентов, братва пошумит и постреляет на улицах, когда ты скажешь. На десять – уберет народ по вашим спискам. Но большой крови ребята не хотят. Это все, Магомет.

– Я должен проконсультироваться, – глухо и недовольно произнес в трубку майор Пухов. – Вы выдвигаете новые пункты по Измайлово, азербонам и по общей сумме.

– Когда дашь знать?

– Мне надо в Лондон, – быстро пробормотал Пухов. – Тебя найдут.

– Кто? – удивился Кольцо.

Но Пухов, не прощаясь, прервал разговор, как это и должен был сделать разгневанный гулиец.

Он оставлял обе стороны в состоянии неопределенности, тревожного ожидания. И это было хорошо. Майор подумал, что, по всей видимости, Володя Кольцов вскоре сможет получить ответы на все свои вопросы непосредственно у Салмана (Нимрода, Магомета) Хуциева в месте его нового пребывания. Пухов не сомневался, что это не менее дрянное место, нежели то, где отыскал его во сне несуществующий сын. И еще майор подумал, что и у него шансы оказаться в тех краях весьма велики. Чтобы, так сказать, рассудить спорщиков.

Он подъезжал к первому – предварительному – КПП у военного аэродрома. Пухов решил было стереть со своего лица черты Нимрода Хуциева, однако сержант с КПП уже смотрел на него хоть и издали, но в упор и не просто в упор, а в специальный (против тонированных стекол) бинокль, положив руку на АКМ. У майора Пухова возникла мысль, что сержанту может не понравиться столь стремительное преображение водителя в подозрительном джипе. Поэтому он остался Нимродом Хуциевым.