Книга Фан-клуб - Ирвин Уоллес

Она давно ненавидела всю эту рекламную чушь, но, вспомнив об этом сейчас, решила, что последняя фраза оказалась провидческой, и это изумило ее.

— Спать одной.

«Слава Богу, — подумала она, дойдя до площадки. — Благодарю тебя, мистер Бог», — сказала она про себя и с радостью направилась к спальне.

Через полчаса Шэрон Филдс, переодевшись в розовую, отделанную кружевом ночную рубашку, уютно закутавшись до подбородка в стеганое атласное одеяло, лежала под громадным балдахином в темноте своей спальни, все еще без сна, но уже ощущая сонливость.

Она проглотила и запила водой свой нембутал за десять минут до того, как легла, и знала, что не заснет еще минут десять. Удобно улегшись, расслабилась и вдруг осознала, что ее все меньше и меньше волнуют воспоминания о прошедших ночах — что было хорошо и указывало на душевное здоровье, — и все больше времени она уделяет мыслям о настоящем и мечтам о будущем.

В эту ночь она была весьма довольна собой и чувствовала себя в полной безопасности.

Для нее это было новым ощущением, так как совсем недавно Кровать была символом всего, что она ненавидела в своей жизни. Кровать была ареной, с которой безо всякой любви она начала свое восхождение к успеху. Как только Шэрон прославилась, Кровать стала публичным символом ее личности и привлекала к себе внимание миллионов людей. Для всех них там, снаружи, она была не человеком, как все они, а предметом, вещью, сексуальным объектом — пусть и самым желанным в мире, чье присутствие немедленно ассоциировалось с совершенным сексуальным приемником и чье место было в Кровати и нигде больше.

Сначала она сама добивалась такого образа, но, достигнув его, тщетно пыталась отвязаться от него, отделить себя от образа Кровати. Однако публике это не нравилось, студии — также, и даже ее собственный пресс-агент, Ханк Ленхард, не позволяла ей такое вольнодумство.

Наконец, она нашла в себе способ сжиться с этим образом — положив себя на Кровать любого мужчины — и совершила она это, познав свою сущность, поняв, что она нечто большее, чем объект на Кровати. Совершив такой поступок, она отделила себя от символа этой ненавистной Кровати в своем сознании. Фактически она умудрилась так хорошо это сделать, что теперь могла относиться к своей кровати как к дружественным и гостеприимным небесам покоя, укрытия и отдыха.

Она наслаждалась своей победой, силой воли и ума, которые в конце концов позволили ей существовать, при соблюдении остальными ее собственных правил. Это заняло долгое, долгое время, но, наконец, она смогла сама управлять собой и распоряжаться собственной судьбой. Стала свободной, впервые в жизни, от мужчин и их сексуальных требований, от необходимости насиловать свою личность и поведение, чтобы радовать их.

Впервые в жизни Шэрон смогла делать то, что хотела сама, и так, как ей хотелось. У нее была независимая душа, и, нравилось им или нет, теперь она не только сравнялась с мужчинами, она превзошла их.

После двадцати восьми лет пребывания в оковах и рабстве, знакомого большинству девушек и женщин, ее ум и тело, — да, и тело — принадлежат теперь только ей.

И все же, возможно, чего-то ей недостает. А может быть, и нет. В настоящее время она не испытывает вакуума вокруг себя. Может быть, пока? Возможно, что любви к себе недостаточно для человека, когда чувство обретения нового качества постепенно притупляется. Тогда может появиться потребность в ком-то еще, достойном, добром и нежном, чтобы делить с ним радости каждого дня при пробуждении. Роджер Клэй был ей симпатичен. Задумчивый, часто очень милый, рассудительный человек, хотя он был актером и по-своему эгоистичным человеком. В действительности они разошлись потому, что она была вольнолюбивой и слишком энергично защищала свою с трудом завоеванную независимость.

Теперь, ночью, к ней пришли новые мысли. Может быть, компромисс — совсем неплохая идея. Отдать часть отвоеванной территории в обмен на союзника, принесшего в дар свою любовь. Ладно, послезавтра, довольно скоро, она будет с ним в Лондоне, постарается получше изучить его и самое себя, оценить важность совместного существования. Она постарается сделать свой выбор независимым от обстоятельств.

Шэрон зевнула и повернулась на мягкой пуховой подушке.

Те французские книги, которые она недавно читала, в которой из них была эта фраза? Ах, это было… у Валери, да, точно, у Валери. «Должны пройти долгие годы, прежде чем истины, которые мы создали для себя, становятся нашей собственной плотью».

Все правильно. Так что, зачем торопиться? Метаморфозы могут случиться, случаются, могут произойти.

Последняя, последняя, последняя мысль перед сном: завтра будет удивительный, удивительный день.

Она заснула.

Действие второе

Глава 7

Черный грузовик-шевроле грузоподъемностью в три четверти тонны, на шасси выпуска 1964 года, на новехоньких шинах имел одинаковые надписи на обоих свежевыкрашенных бортах:

ПОЛНОЕ УСТРАНЕНИЕ ПОЖАРОВ КОНТРОЛЬ И ИСТРЕБЛЕНИЕ ДОМАШНИХ ПАРАЗИТОВ

1938 Западный Лос-Анджелес.

По мере того как грузовик прокладывал свой путь вверх по дороге Стоун-Каньон в Бель-Эйре, ничто в его внешнем виде не вызывало ни малейшего подозрения в том, что он не спешит по обычному служебному вызову.

Фактически в этот туманный час раннего утра (было всего пять минут седьмого) в среду в середине июня не было видно ни одного движущегося средства передвижения и ни одного человека в непосредственной близости от этого грузовика.

Сидя впереди, за рулем водителя, Адам Мэлон направлял грузовик все ближе к цели.

Хотя он спал мало и с перерывами в эту тревожную ночь, теперь был совершенно бодрым и внимательным. И все же чувствовал себя отстраненным от роли, которую играл последнее время. Это чувство было похоже на то, как если бы он спрятался за полупрозрачным стеклом и наблюдал за кем-то, похожим на него самого. Этот человек возглавлял команду из четверых мужчин, выходящих из фантастического мира желания и самодовольства в действительный мир с тремя измерениями, на землю, никому не принадлежащую, где гибель и опасность таились под каждым деревом и кустом.

Рядом с ним, склонившись на переднем сиденье для пассажира, сидел Кайл Шивли. Он казался спокойным и хладнокровным, хотя края мускулов, обозначившиеся на его худощавом лице, и выступающие жилы на шее выдавали внутреннее беспокойство. Он сидел с раскрытой на коленях картой Бель-Эйра; глаза его то смотрели на дорогу, то отмечали бело-синие знаки пересечения ее с улицами.

За ними, скорчившись на видавшем виды потертом коврике, сидели в глубине грузовика Говард Йост в костюме рыболова цвета хаки и Лео Бруннер в спортивной куртке и темных широких брюках.

Они ехали в полном молчании от бульвара Сансет, но вот Шивли выпрямился и нарушил тишину:

— Вот она, — шепнул он Мэлону. — Видишь? Левико Уэй.