Книга Тринадцатый апостол - Ричард и Рейчел Хеллер

Он вновь попытался справиться с обстоятельствами, он сражался за то, чтобы восстановить свое дело и заново построить жизнь. Возможно, он и добился бы успеха, потому что ему не требовалось многого для того, чтобы выжить, если бы Ирод Антипа не обложил новой податью все покупаемые и продаваемые в Галилее товары. Что явилось смертельным ударом и для стоявших куда крепче Михи ковалей. Миха, правда, был волен браться за любую работу, но все мало-мальски сулившее хоть какие-то заработки отдавалось людям с семьями или высокими связями, а ни того ни другого у него больше не имелось.

Его отец оказался прав. Финансовое благополучие гораздо важней, чем праведная жизнь, а также вера как в себя, так и в Бога. Это единственный путь для разумного человека. И Миха собрался вернуться домой, чтобы обратиться к тому, кого он осуждал в юности, и просить у него как прощения, так и помощи.

Накануне отъезда, когда Миха паковал вещи для путешествия, старый друг нанес ему неожиданный удар.

— Ты не можешь ехать домой, — предостерег его Иеремия.

— Почему? — спросил Миха. — Здесь меня ничего не ждет, кроме бедности и долгов. Те немногие, у кого еще есть деньги, лучше знают, как потворствовать своим желаниям и распорядиться драгоценностями, какие я для них делал. Все бесполезно. Я потерпел неудачу. Я вернусь обратно к своей семье и попрошу прощения и поддержки.

— Эта дверь давно закрыта перед тобой.

— Ты ошибаешься, — сказал Миха. — Отцовская любовь так просто не проходит, независимо от того, сколько минуло лет. И моя мать встретит меня распростертыми объятиями и слезами. И возможно, прекрасной и щедрой трапезой.

Миха рассмеялся, а его желудок громко заурчал от предвкушения.

— Нет, Миха, это не так, — серьезно сказал Иеремия.

Миха перестал паковать вещи.

— О чем ты не решаешься мне поведать?

— После твоего ухода отец сделал больше, чем просто отрекся от тебя, — признался Иеремия. — Каждую ночь он ходил в храм и читал кадиш, произнося твое имя.

— Он причислил меня к усопшим? Нет, этого не может быть! — с недоверием воскликнул Миха. — Ты, наверное, что-то путаешь.

Но Иеремия ничего не напутал в том, чему сам стал свидетелем. Отцу Михи легче было счесть сына мертвым, чем позволить ему строить жизнь по своему разумению. Тогда Иеремия не решился открыть это Михе, а с течением лет, поскольку Миха странствовал вдали от дома, где рос, весть казалась все менее важной. Но теперь выбора не оставалось.

К огромному удивлению Иеремии, Миха, не проронив больше ни слова, снова стал готовиться к отъезду и на рассвете следующего дня распрощался со своим другом.

— Но зачем тебе возвращаться? — спросил Иеремия.

— Я не знаю, — ответил Миха. — Так надо.

— Тебе там нечего делать, мой друг.

— Так же как и в любом другом месте, — заключил Миха.

Теперь, после долгого путешествия, Миха приближался к Назарету. Возможно, из-за тянущейся бесконечно дороги, изнуряющей жары или того факта, что это был тридцатый день рождения Михи, у него было муторно на душе, за которой он не имел ничего, кроме нескольких брусочков серебра и меди, все-таки сберегаемых им неизвестно зачем. К тому же он совершенно не знал, куда ему податься. Конечно, немного хорошей еды и короткая передышка в тени, укрывающей от палящих лучей полуденного солнца, смогли бы оздоровить его тело, но он в этом случае все равно не избавился бы от внутренней пустоты.

Равномерное покачивание на старом осле, чей шаг становился все медленнее с каждым часом передвижения по жаре, погрузило его в тревожную дремоту. Потом сквозь дрему до него донесся женский крик. Миха отогнал образ Лены, который снова мучил его, и заставил себя проснуться.

Его старый осел остановился, чтобы попастись, в том самом месте, куда, по преданию, тысячу лет назад Давид убежал от мятежного Авессалома. Это место находилось южней Галилеи в часе-другом езды по течению реки Иордан. Путешествие Михи завершилось быстрее, чем ожидалось, и он радовался тому, что сможет отдохнуть там, где так любил отдыхать, будучи еще мальчиком. Именно сюда в конце дня приходили отдохнуть и крестьянки. Их нежные голоса, звучавшие вдалеке, часто убаюкивали его, и он засыпал в высокой траве.

Сегодня более сотни человек собралось на берегу реки, некоторые жались друг к другу, некоторые держались особняком. Все они наблюдали за человеком, который превосходил ростом многих. Загорелый, широкоплечий, он был облачен только в белый синдон, обернутый вокруг бедер. С его темных золотисто-красноватых от солнца волос и бороды стекала вода. Погруженный по пояс в реку, он приобнимал молодую женщину и вел ее к берегу, в то время как та издавала восторженные, радостные крики.

При их приближении старая женщина, сидевшая среди своих ровесниц, поднялась и подошла к небольшой группке ожидающих у кромки воды. Хотя, казалось, те сгрудились перед ней, человек в синдоне сделал ей знак подойти к нему. Старая женщина ухватилась за его руку и позволила отвести себя на середину потока.

Двое мужчин присоединились к ним и держали женщину под руки, пока высокий мужчина поливал водой ее голову. Когда все закончилось, она молча направилась к берегу. Казалось, все в ней переменилось, теперь эта женщина держалась прямо, и поступь ее была твердой, словно вода не только омыла ей душу, но и смыла груз прожитых лет.

Миха слез с осла и подошел к ней сзади. Она обернулась к нему. Так, словно знала, что он там стоит, улыбнулась ему и обняла его. Затем, не произнеся ни слова, она двинулась дальше, пожимая протянутые к ней руки.

Михой овладела сладостная печаль. Ему захотелось догнать эту женщину и вернуть только что прожитое мгновение. Наполненный острой щекочущей грустью и песней, почти неприметной для слуха, он ощущал то, что ощущала она, знал то, что знала она, и то, что он сам знал когда-то, пока смертельная боль и борьба не ослабили это знание.

С губ Михи сорвалась молитва. Он молил Господа избавить его от горечи и от злобы. Больше ни о чем не просил он Господа, лишь о даровании последнего шанса послужить Ему словом и делом, неся людям радостную надежду, как это делал стоящий в реке человек.

Затем, словно сам он тоже прошел через омовение, Миха двинулся сквозь толпу. Он превратился в человека, не сломленного тяжелой жизнью.

Следуя его увещеваниям, те, что дожидались крещения, позволили встать перед собой самым хворым и слабым. Он же заверял, что все пройдут крещение соответственно своим нуждам. Голос Михи, тихий и убедительный, внушал доверие. Все те, кто тревожился или же ссорился, теперь терпеливо ожидали. Когда крещение было закончено, Миха отвернулся от реки и отправился к своему ослику.

— Иаков, — обратился креститель к своему другу на берегу, — Ступай, попроси этого человека подождать, мне хотелось бы поговорить с ним.

— Но сегодня мы собирались… — заспорил Иаков.

— Быстрей, Иаков! — приказал мужчина. — Быстрей! А то он уедет.