Книга Белые раджи - Габриэль Витткоп

Если Джеймс был красивым деревом с колышущейся верхушкой, то Чарльза можно сравнить со скалой. Скала богата солями и минералами, но она тяжеловесна.

— Перестаньте объедаться, как скоты, и ваши животы не будут так расти. Никакого жеманства, понятно?.. И стойте всегда прямо - это укрепляет внутренние органы.

Безобразно объевшийся в обед одним бананом и чашкой чая мистер Скотт на пару секунд перестал скрипеть пером и поднял на раджу горестный взгляд. Когда сэр Чарльз Брук закрыл за собой дверь, по канцелярии пронесся вздох облегчения.

— Что он о себе возомнил? Принимает нас за лопающих сласти мальчишек?

— Нет, Скотт, гораздо хуже... Он считает нас ужасными жуирами, свиньями из Эпикурова стада, сынами великой вавилонской блудницы. А это непростительно, ибо стоит денег!..

— Что ж, тогда проучу его и съем еще один банан...

Зная, как все осуждают его скаредность, раджа высоко ценил единственного человека из своего окружения, способного поддержать эту страсть к худобе, - рыжего нормандца с крошечными серыми глазками, камердинера Лекока: тот вылечил фокстерьера Чарльза от болезни Карре, и ему не было равных в уходе за гардеробом.

— Обтрепанный край обрезать, чуть подхватить ниткой, закрасить сверху чернилами - и будет как новенькое...

Чарльз ликовал: как ловок этот Лекок! Не чета ужасным холуям, которые сговариваются с продавцами белья, снюхиваются с портными, торгуются с обувщиками и прочим жульем с Олд-Бонд-стрит. Превосходный Лекок...

Помимо недорого обходившейся страсти к французской литературе и ни гроша не стоившей страсти к «Риголетто», Белый раджа питал глубоко противоречившую его скупости слабость к лошадям. Он никогда не предавался ей в ущерб раджу, но, экономя на хлебе, соли, чернилах и свечах, содержал охотничьих лошадей и девонских пони. В Кучинге все знали трех великолепных англоарабских скакунов - всегда оседлываемых Конолли Соль, Перца и Горчицу, для которых ввозили австралийский овес. Со своими офицерами, безупречными наездниками и по большей части уроженцами Девоншира, раджа очень любил играть в поло. Вначале использовались пони с Сулу, а затем все перешли на индийские или австралийские породы. Официально зарегистрированные с 1890 года Саравакские бега на самом деле были гораздо старше, и еще в 1881 году прямой, как метла, Чарльз завоевал кубок в весьма впечатляющем close finish. Но, выяснив, что соперники нарочно сдерживали своих лошадей, он больше никогда не участвовал в скачках. Его глубоко оскорбило такое поведение - на его взгляд, недостойное честных спортсменов. Свои исключительные права он отстаивал в совсем иных областях.

Чарльз раз и навсегда установил нормы одежды, чтобы уже не возвращаться к этому вопросу. Корона некоронованного монарха представляла собой пурпурный шелковый шарф, обвязанный вокруг solar-topee - обязательного головного убора колониалиста в конце XIX века. Бутоньерку старого синего сюртука, чья изнанка бывала порой усеяна звездами цвета яичного желтка (хоть эта последняя деталь раджей и не предусматривалась) украшала единственная уступка легкомыслию - цветок жимолости.

Говорил он мало, в основном отдавая приказы или читая нотации. К женщинам всегда обращался по-французски - никто не мог понять почему. Спал один на маленькой железной кровати, сидел только на жестких сиденьях и, как истый фанатик, даже представить себе не мог, что кто-нибудь поступает иначе. Каждое утро он плыл по реке вершить правосудие, появляясь между дебаркадером и Судом под старым Желтым зонтом из расползающегося шелка: ручку держал уже не палач, а капрал из рейнджеров. Белый раджа посещал бараки, тюрьму, школы, стройплощадки, а затем возвращался в Астану отведать всех административных соусов и потоптаться во всех дипломатических блюдах, никогда ни в чем не ошибаясь. Он надзирал за казначейством, военно-морскими силами и выполнял свою работу, как добросовестный чиновник, которым и был на самом деле.

После обеда он скакал рысью на своем пони или четким шагом совершал трехчасовую прогулку в сопровождении странно на него похожего маленького жесткошерстного фокстерьера Спота. Иногда Белый Раджа не показывался неделями. Он отправлялся в поход: плавал в джунглях по рекам, вел переговоры в ламинах или присутствовал на миролюбивых церемониях, где вожди с лицами цвета коры, в темно-синих хлопчатобумажных тюрбанах, выкрикивали клятвы, а туземцы забивали копьями свиней, поклонялись итифаллическим изваяниям предков и плясали под стук замшевых барабанов.

Крайне трудно было представить его в домашнем халате.

Политика двойной морали гораздо более действенна, если время от времени придавать ей справедливый вид. С тех пор как был выдан патент «Британской компании Северного Борнео», министры ее величества могли бы прослыть паяцами, возражай они против приобретения Барама. Требовалось сделать шаг навстречу, уступку, К счастью, мистер Брук вел опасный образ жизни: на Борнео в любой момент можно получить отравленную стрелу между лопатками и отправиться к праотцам. В январе 1882 года Форин Оффис сообщил Брунею, что Англия снимает свои возражения, касающиеся передачи Барама, а 19 июня следующего года Муним уступил территории Сараваку, у которого тем самым появился Четвертый округ. «Британская компания Северного Борнео» выразила резкий протест, сэр Уильям Худ Тричер даже поговаривал о вымогательстве и пиратстве, но раджа по мере необходимости давал ему отпор. Чарльз получил то, к чему стремился: контроль практически над всем северным побережьем.

Он почти не вспоминал о маленьком поселении Мири, где несколько лет назад были открыты месторождения нефти (об этом даже писала «Саравак Газетт»), но нельзя же думать обо всем сразу... К тому же кошмарная диверсия заставила раджу состредоточить внимание на Кучинге.

На правом берегу, где уже тогда был расположен населенный китайцами район, простирался торговый город. Китайский квартал представлял огромное скопление фрагментарных сооружений - совокупность произвольно соединенных между собой ячеек, некий плавучий, но при этом наземный, укорененный прямо в почве город с бамбуковыми стенами, атаповыми кровлями, деревянными резными балконами, вышитыми фениксами на шторах, лакированными ширмами и соломенными циновками. Посреди занятых ребятней подушек, вечно заваленных едой низких столов, куриных клеток и позолоченных алтарей, откуда свисали шелковые волны и бумажные фонарики, громоздились кипы материи, мешки с пряностями, ящики с чаем, сундуки с сандалом, связки чеснока, корзины с сушеными фруктами.

В ночь на 20 января 1884 года из-за опрокинутой опиумной лампы вмиг загорелся дом на углу Чайна-стрит и Карпентер-стрит, где сейчас находится бакалея с буфетом. Немедля загудели гонги, но еще до прибытия доставленного полицией насоса полыхал уже весь квартал от Рок-роуд до Бишопсгейт-стрит. То был Великий кучингский пожар: перекидываясь через узкие базарные улочки, красный дракон пожирал все на своем пути. Будто бомбы, взрывались ящики с перцем. Цыплята перелетали с одного двора на другой, превращаясь в живые факелы. В русла улиц хлынула орущая толпа. Огонь бушевал почти пять часов и даже угрожал расположенному у реки главному базару, но вдруг резко переменился ветер. Многие потом рассказывали, что видели, как огню приказал угаснуть бог Куэк Сенг Онг в облике ребенка - в красном чепчике и с Тигровым знаменем. С неба действительно обрушился сильный ливень, но к шести утра на месте двухсот некогда обитаемых, а ныне уничтоженных пожаром прилавков и магазинов остался лишь холм мокрой золы. Полным ходом шло разграбление. Ростовщики спешили погрузить свои сундуки и не истребленное огнем добро на направлявшиеся в Сингапур суда, а там - поминай, как звали. Нескольких все же сцапала полиция раджи. Как всегда и везде в подобных случаях, совершались тайные подлости и неведомые подвиги.