Книга Дыхание розы - Андреа Жапп

Иоланда подняла свои большие глаза, полные слез, на эту женщину, которой она прежде так восхищалась и которую теперь боялась. Она закрыла глаза и простонала:

— Мой сын…

— Простите?

— Мне иногда сообщают новости о моем сыне.

Улыбка озарила прелестное личико, искаженное горем. Иоланда продолжала:

— Он хорошо себя чувствует. Ему десять лет. Его воспитывает мой отец, выдавая мальчика за одного из своих незаконнорожденных сыновей. Таким образом, он не будет лишен нашего имени. Принеся себя в жертву, я спасла его. Я каждый день, в каждой молитве благодарю Господа за это.

Полнейшая тишина встретила это столь неожиданное признание. Растерянная Элевсия прошептала:

— Но…

— Вы хотели услышать абсолютную правду, матушка. Не всю правду приятно узнавать. Но отступать слишком поздно. Мне было пятнадцать лет, и я так сильно любила этого красивого и нежного управляющего. Со мной случилось неизбежное. Я забеременела от виллана вне священных уз брака. Претендент на мою руку отвернулся от обесчещенной девушки, которой я стала. Мне не было никаких оправданий, это так, ведь я отдалась ему добровольно, со всей страстью, на какую была способна. Мою любовь избили и выгнали из замка. Он пустился в бега, и поэтому его не оскопили и не четвертовали как насильника, которым он никогда не был. Он был таким нежным, таким щедрым на любовь. Мой отец держал меня взаперти все последние пять месяцев беременности. Никто не должен был об этом знать. Едва я родила, у меня забрали сына и отдали его кормилице-простолюдинке. Затем я жила на этаже прислуги. Отец говорил, что я хуже этих нищенок и что со мной следует обращаться как с ними. А затем мой маленький Тибо, которого мне порой удавалось мельком увидеть, заболел. Я расценила это как знак Божьего гнева. Я решила до конца своих дней нести покаяние и искупить свою вину.

По щекам Иоланды текли слезы, но, казалось, она не замечала их. От счастья она сжала руки и продолжила:

— Мои молитвы были услышаны, и за это я буду всегда благодарна. Мой дорогой малыш пышет здоровьем. Он ездит на лошади как взрослый юноша, а мой отец любит его как родного сына. Я молюсь и за своего отца, который был прежде таким жестоким и безжалостным. Возможно, благодаря моему ребенку он вновь обрел сердечную нежность.

Иоланда выпрямилась и закончила:

— Вы узнали абсолютную правду, матушка. Вам ведь тоже были известны опьяняющие чувства. Любовь мужа. Разумеется, я не была замужней перед людьми, но клянусь вам, что, когда мой избранник впервые лег со мной, я была уверена, что Бог стал свидетелем нашей свадьбы. Однако я ошибалась.

Откровения Иоланды пригвоздили Элевсию к месту. Она страдала, словно от ножевой раны, корила себя за то, что испытывала к Иоланде недоверие. Она пыталась оправдаться, понимая всю тщетность своих усилий:

— Иоланда, моя дорогая дочь… Церковь совершенно согласна с тем, что ее чада могут познавать привязанность, плотские утехи в браке, порой вне брака, при определенных условиях. Когда они поступают в монастырь, им достаточно дать обет навсегда забыть их. Наш почтенный святой Августин…

— Вы не понимаете! — закричала внезапно вышедшая из себя Иоланда. — Никогда… Вы меня слышите, я никогда не разделила бы мнимое спокойствие ваших монастырей, я никогда не согласилась бы подчиниться вашим нелепым правилам, если бы не боялась за жизнь моего сына, если бы я вышла замуж за свою любовь. Никогда!

У Иоланды начался нервный припадок. Она бросилась к рабочему столу, схватила лежавшие на нем бумаги и принялась яростно их комкать, рвать, колотить по ним кулаками. Она стонала:

— Никогда! Никогда… Я ненавижу вас! Я смогла выжить среди вас, только думая о Тибо и моей прекрасной любви.

Когда Иоланда повернулась к аббатисе, ее лицо стало неузнаваемым. Она подняла руки, растопырив пальцы, готовая исцарапать ногтями лицо женщины, которую она так уважала все эти долгие годы, проведенные в монастыре, все эти долгие годы, которые, по ее мнению, были лишь менее страшным заключением, поскольку благодаря ее покаянию Тибо выжил.

Аннелета встала между ними. Щеки Иоланды задрожали от двух звонких пощечин. Раздался суровый повелительный голос сестры-больничной:

— Успокойтесь! Немедленно!

Иоланда смотрела на Аннелету безумным взором, готовая в любой момент броситься на нее. Аннелета встряхнула молодую женщину за плечи и прикрикнула:

— Что вы думаете, сумасшедшая? Что я нахожусь здесь из-за набожности? Нет, я пришла сюда потому, что у меня не было другой возможности заниматься своим искусством. Неужели вы думаете, что Берта де Маршьен выбрала монашеское одеяние из-за любви к медитации? Нет, просто ее семья не захотела воспитывать еще одну дочь. Неужели вы думаете, что Элевсия де Бофор возглавила бы нашу конгрегацию, если бы не овдовела? А Аделаида Кондо? Неужели вы думаете, что, если бы она родилась в благородной семье, а не была брошена в лесу, она захотела бы стать монахиней? А все остальные? Идиотка! Большинство из нас выбрали это место, чтобы не оказаться на улице! И что? Мы здесь живем в обществе Бога. По крайней мере у нас есть привилегия не превратиться в уличных девок, которых снимают на час в каком-нибудь городском борделе, а потом, когда они подхватывают дурную болезнь, оставляют умирать в канаве.

Эта тирада, полная здравого смысла, остановила нервный припадок, в котором билась Иоланда. Она выдохнула:

— Простите. Я покорнейше прошу у вас прощения.

— Кто сообщает вам сведения о вашем сыне?

Иоланда поджала губы и ответила тоном, не терпящим возражения:

— Этого я вам не скажу. Вы можете грозить мне всеми карами, но я буду молчать. Я сделала достаточно ошибок, и я не хочу навредить человеку, который стал для меня воплощением доброты и опорой.

По тону Иоланды Аннелета поняла, что настаивать бесполезно. Тем не менее она решила проверить правильность сделанных ею выводов:

— И вы встречались ночью возле гербария, который нельзя увидеть из окон покоев нашей матушки и дортуаров, чтобы доверительно поговорить.

— Да. Но больше я ничего не скажу.

Эта бурная сцена и, главное, история еще одной испорченной жизни потрясли Элевсию. Глухим от усталости голосом она произнесла:

— Это все, дочь моя. Оставьте нас.

— Наложенные вами наказания будут…

— Если сам Христос протянул свои руки Марии Магдалине, кто я такая, чтобы поворачиваться к вам спиной? Ступайте с миром, Иоланда. Видите ли, я вас упрекаю только за то, что вы слишком долго не хотели раскрывать нам правду.

Вдруг испугавшись, Иоланда забормотала:

— Вы полагаете, что… что если бы я исповедалась раньше, Гедвига, возможно, могла…

Вместо аббатисы ей ответила Аннелета:

— Спастись? Сомневаюсь. Ее смерть не на вашей совести. Я полагаю, что она и Жанна чем-то обеспокоили убийцу, и она решила лишить их жизни. Если мы найдем точную причину, мы узнаем личность отравительницы… По крайней мере, я молюсь, чтобы это было так.