Книга Люди ПЕРЕХОДного периода - Григорий Ряжский

В общем, прикинули мы тогда порядок действий и в тот же день двинули к армянам, ещё не понимая, чего там у них ждать и от кого.

Получилось довольно мило. Ашота нашли быстро, у него там офис нормальный, наверху и с видом, и запустили нас сразу же, как отрекомендовались. Чай-кофе, все дела — без вопросов.

Ашот послушал, покивал, и видим, реально благодарный за слова наши — глазами, ртом, снова глазами. Сказал, если всё так окажется, как излагаем, то будет нам благодарность от ихнего сообщества, лично нам двоим. Добавил ещё, что надо дружить, а он, Ашот, дружить умеет мало как кто. И обещал Венере этой тоже приветы наши передать по линии «Шиншиллы» для укрепления всё той же будущей дружбы. В общем, как-то так.

Мы, два идиота, само собой, не знали и знать не могли, в какую историю ввязываемся. Думали — как лучше для себя и для Елены, которую натурально уважали, без балды. Наверно, именно из-за этого излишнего уважения брат мой Пётр, хоть и план одно время такой имел, так и не решился закинуть в её сторону насчёт реально переспать. Тем более что с мужем её Германом мы так и не познакомились, и это обстоятельство, как говорится, «освобождало стороны от угрызения и стыда», что тождественно следующему, всё из той же удивительной культуры, знающей про всё на свете — «Pars ignominiae fraudisque subsidio».

В других наших точках дани, не совру, мало кто имел наглость отказать в таком несложном одолжении, если сильно попросить попутно делам и правильно объяснить. Пару раз и мне обламывалось, правда, лишь с братовой подачи — сам не смел, робел, тушевался и потому чаще платил за подобное, чем случалось по взаимности и доброй воле. Петька об таком вообще не заморачивался, его объяснения каждый раз сводились к тому, что такая, мол, служба, братан, ничего не попишешь, иначе просто за людей держать перестанут, самих трахать начнут во все дыры, только успевай уворачиваться.

Так вот, снова про двух идиотов, про нас. Кто бы мог подумать, включая Еленочку, что как только покинем его армянские владения, Ашот наберёт эту Рыбу и вывалит ей всё как есть. В этом и была суть нашего общего промаха: следовало сперва проверить их связи, пробить на совместные дела и вызнать контакты. А уж только после этого идти и открывать свой поганый рот. Ну, Елена ладно — искренне, допустим, заблуждалась. Думала, раз друзья они были и подельники, то врагами не были никогда. Один армян сгорел, другой — остался с мыслью отмстить за всю диаспору. А вышло, что как-раз и были, к тому же страшными, типа один против всех и все против одного, как королевские мушкетёры в книгах французского классика-отца, которые извечно противостояли каждый всякому и подсиживали друг друга, хотя и пили заодно, и гуляли, и клялись как последние черти в вечной дружбе друг другу, а также кубку, клинку и лучшим красавицам.

Но об этом мы узнали уже гораздо поздней, на краснокаменской зоне, от Черепа, который, к нашему удивлению, оказался тем самым до поры до времени неизвестным нам Гамлетом и держал всю зону, смотрящий был, в законе. Он же, узнав про такое, пообещал оба черепа обеих мам, Рыбиной и Ашотовой, от внутренностей освободить, бок о бок в одно совместное очко поместить и пользовать по нужде. Очень злой был, вы бы видели его. Но всё это он говорил, правда, до того ещё, как утратил власть и сделался никем. Впрочем, об этом ещё скажу.

Короче. Два дня выжидали, как Еленочка и просила. Но, если честно, практически уже были уверены, что по линии этой опаски — отбой. Что сработал наш упреждающий визит, и Рыбе теперь не до этой кухонной ерунды — себя бы спасти после того, что стало известно горячим армянским пацанам про её неблаговидные поступки и дела.

И был потом день третий. Сидим, по сторонам сечём, ищем любой подвох с любого края. Стволы наготове, сами сверху, на десертных антресолях, для обзора вниз и по бокам, включая набережную. Нам — покушать, кофе, всё такое, приносят как по расписанию, начиная с момента явления Германа в стенах заведения и до самого финала его работы.

А потом был день четвёртый. И ниоткуда ничего. Елена приходит, улыбается нам, говорит, снимаем засаду, пацаны, всё было пустое, всё бла-бла, пришла, подурковала, излилась желчью и отвалила. Она такая, Рыба, ей главное в напряжении держать, а что до дела, так, видно, тысячу раз подумает ещё, стерва.

Ну мы с братом тоже в ответ поулыбались, покушали в последний раз от Германа и его кухни и двинули к себе, до первой пятницы другого месяца.

А назавтра, ближе к бизнес-ланчу, — звонит. Голос резкий, порывистый, на срыв. Кричит, немедленно приезжайте, на Германа покушение было!

Мы, само собой, дела побросали, стволы под ремень, кинулись на набережную. Хотите верьте, хотите нет, но лично я будто крик собственной сестры услыхал, так всего меня болью невероятной от этого крика прошибло. Она ведь на самом деле дико любила Германа своего, как ненормальная. Хотя и строгая, и деловая, и сдержанная в обращении. Я ещё подумал, что если Петька хотя бы раз не так на неё поглядит в женском смысле её натуры, то в этом случае я уже непременно вмешаюсь и не позволю ему даже мечтать в её святую сторону, вот так.

В общем, принеслись мы в тот страшный день, она нас на улице встретила, чтобы в машине разговаривать, такая уж была упёртая, никак не хотела мужа своего в дела эти втаскивать, ни по какому. Глаза уже сухие, хотя видно, что недавно ещё были мокрые, но остались уже одни только стянутые вокруг самых уголков мелкие морщинки. Держится. И говорит:

— Вот что, Петя и Паша, менты пускай сами по себе работают, я им не собираюсь ничего объяснять, не верю и не хочу никакого их участия в этом деле. А с остальным сами разберёмся, тем более что знаем, где и концы искать, и начала.

Петька осторожно так интересуется, с непривычной раньше деликатностью:

— Лен, а что такое вообще, как произошло-то?

Она головой покачала, волосы непослушные поправила, лоб растёрла себе туда-сюда и отвечает брату моему:

— Наверное, пасли его. Он сегодня раньше приехал, без меня. Кроме него, всего один человек внизу был, Костя, бармен наш, прибирался, он на двух ставках у нас, остальные не подошли ещё.

— И чего? — спросил я, дрожа от волнения. — Кто ж на него покушался, когда, как?

— Он прошёл почти сразу вслед за ним, — сказала она так, будто была тому свидетелем, — осмотрелся и прошмыгнул вниз. Герман в это время у плиты находился, у вытяжного шкафа. Думаю, включал его, чтобы протянуть помещение, он каждый раз с этого начинал.

— А второй где был, бармен этот? — участливо спросил Петька, чтобы как-то обозначить своё неподдельное внимание к печальному событию.

— Костя в это время в подсобку отлучился, — пояснила Елена, — но потом вспомнил, что забыл Германа о мусоре спросить, отделять пластик от пищевых отходов или не надо, а то Герман вечно недовольство проявляет, если они всё в кучу валят. В общем, он вернулся и увидал, как небольшого роста мужик в лыжной шапочке с прорезями для глаз быстро спускается в наш подвал и по пути достаёт нож такой специальный, явно не поварской, и к Герману с ним, крадучись, чтобы шаги не были слышны. А Герка спиной к нему, уже достаёт из рефрижератора рыбу. Он и заорал, мол, Герман Григорич, Герман Григорич, чего с мусором-то делать?! Говорит, почуял что-то нехорошее, от спины вроде как сигнал принял, будто ошпарило его сначала, вдоль всего хребта и тут же холодом окатило туда же. А закричал, говорит, так, на всякий случай. И был страшно перепуган, кстати говоря. И недаром, получается. Человек этот в секунду развернулся и так же быстро пошёл по лестнице наверх. Практически побежал. И исчез. А Герман даже понять ничего не успел — когда он на крик этот обернулся, то никого уже не было. Такая история, ребятки.