Книга Штрафники 2017. Мы будем на этой войне - Сергей Лобанов

Павел, чтобы проверить – чисто ли вокруг выхода на поверхность, выслал на разведку Студента.

Тот вернулся и доложил:

– Нормально, командир. Можно двигать.

опóзеры по непонятным причинам не контролировали выход из шахты. То ли не знали о ней, то ли считали, что туннель давным-давно засыпан и хода в нем нет.

В любом случае штрафникам такой расклад был только на руку.

Ночь постепенно уступала место промозглому сырому утру.

Гусев, вышедший на поверхность одним из первых, все же упустил уголовников из виду. И теперь не знал, где они засели.

Он стал осматриваться в поисках их укрытия.

Кругом возвышались кучи мусора, корежился вздыбленный бетон и асфальт.

От памятника Ленину остался лишь огромный постамент, весь выщербленный пулями и осколками, с отвалившейся местами облицовочной плиткой, с нелепо торчащими двумя ногами до колен. Остальная часть громадного Ильича лежала расколотая у постамента. Случилось так, что колосс упал на сгоревший танк, переломившись в поясе, потеряв откатившуюся в сторону голову в неизменной кепке. Было в этом упавшем памятнике человеку что-то от рухнувшей советской империи, созданной им на руинах империи Романовых. Следы старого голубиного помета покрывали сломанную могучую фигуру вождя. В новой капиталистической России вовсе забыли хотя бы иногда чистить никому уже не нужного Ленина, презрели его принципы равенства и справедливости. Немудрено, что, в конце концов, страна сорвалась в бездну кровавой междоусобицы.

Довольно обширную площадь на приличном отдалении от памятника Ленину обступали административные здания еще сталинской монументальной архитектуры, жилые дома более поздней постройки. Со стороны улицы Карла Маркса раскинулась территория парка культуры и отдыха имени Горького, где деревьев совсем не осталось: вырубили в первую же холодную сибирскую зиму, отапливая «буржуйками» выстуженные квартиры. Торчащие пеньки перемололо и расщепило взрывами бесконечных обстрелов. Силуэт покореженного «чертова колеса» проступал на светлеющем небе.

Со стороны проспекта Мира, параллельного улице Карла Маркса, в предрассветных сумерках монолитом высилось здание теперь уже бывшей краевой администрации с черными зевами оконных проемов. Между двумя этими улицами стояло полуразрушенное массивное здание, где располагалась краевая библиотека, еще какие-то государственные учреждения. Не менее мрачно выглядело противоположное этому массиву здание, которое до войны занимала структура РЖД – российских железных дорог.

Эти строения, как и большинство других, успели выгореть и прокоптиться, что дополнительно усиливало общую картину разрушений и запустения. Столь сюрреалистичный пейзаж знакомого с детства города оставлял в душе Павла странное ощущение чужеродности, какого-то сна, больше похожего на явь, когда никак не можешь проснуться, вырваться из душных объятий Морфея.

Вдруг где-то вдалеке громом пророкотала пробудившаяся артиллерия, и сразу же близкая пулеметная очередь разорвала остатки тишины. Пунктир трассеров прочертил серое предрассветное небо, исчезнув за темными очертаниями обгоревших зданий. Обманчивое спокойствие потонуло в злой автоматной и пулеметной трескотне, многоголосое дробное эхо выстрелов тревожно заметалось по разрушенным улицам.

«Началось!» – подумал Лютый.

В кровь привычно выплеснулся адреналин, сердце учащенно забилось, в висках запульсировало, во рту пересохло.

За пару кварталов от площади ухнули взрывы. А потом еще, еще и еще. В небо взметнулись черные клубы, полетели размолоченные куски бетона. Горохом застучали по жестяным крышам падающие обломки. Взрывная волна дыхнула жаром, вытолкнула в улицы и проулки прогорклый дым и тучи пыли. Облако расползалось, укрывая мутной пеленой сгоревшую технику, вздыбленный асфальт и бетон, обволакивало стены, пахнуло внутрь зданий.

К взрывам добавились тугие хлопки минометных выстрелов и вой мин, натягивающий струной и без того взвинченные нервы.

«Обрабатывают вторую линию обороны опóзеров, – понял Павел, глядя на ад артобстрела, разверзшийся в паре кварталов от его взвода, – все-таки штабной майор дело говорил о непосредственном контакте. Если бы артиллерия ударила сюда, всех бы перемололи, и чужих, и своих».

– Пошли!!! – заорал Гусев, поднимаясь.

Взвод врассыпную устремился к кинотеатру.

Павел бежал, как и все – пригнувшись, часто падая, куда придется, когда громыхало сильно и поблизости.

«Где опóзеры?! – металась разгоряченная мысль. – Почему никого не видно?!»

И тут на третьем этаже в одном из многочисленных оконных проемов заработал пулемет, а за ним беспорядочной трескотней ожили другие обгоревшие провалы.

Пули густо вжикали совсем рядом, выбивали бетонное крошево, уходили в землю, поднимая фонтанчики пыли. Появились убитые и раненые.

Взвод залег.

Лютый увидел, как Лемешко устраивает поудобнее на правом плече трубу «Мухи».

– Клык!!! Пулеметчика!!! – крикнул Гусев.

Тот кивнул, встал на колени, на мгновение замер и выстрелил. Труба громко бухнула. Заряд устремился в окно, сверкнувшее вспышкой взрыва, оборвавшего пулеметные очереди.

Залечь Клык не успел. Пули ударили ему в спину, толкнули на асфальт. Штрафник упал, ударившись лицом о выкрошенную временем и войной асфальтовую дорожку.

Павел ошарашенно оглянулся и успел увидеть голову Митяя, юркнувшего за кучу мусора.

– Митяй!!! – заорал Лютый. – Митяй!!! Убью, сука!!!

– Вешайся, падла!!! – с вызовом крикнул уголовник.

– Убью!!! – продолжал бесноваться Павел.

Каждой клеточкой ожидая выстрела, он пополз к укрытию Митяя. Желание расправиться с ним пересилило все остальное. Лишь бы эта сволочь не выстрелила раньше, лишь бы добраться до него, раздавить, размазать, загрызть живьем…

За кучей уже никого не было.

«Наверное, в шахту опять спустился, и дружки его там же, – подумал Павел, чувствуя, как ненашедшая выхода ярость сотрясает тело. – Твари! Ох, твари! Лично убью каждого! Пусть меня потом расстреливают. Пусть…»

Он пополз к шахте. На его пути вдруг возник Студент. Он непонимающе смотрел на отступающего командира.

– Митяй Клыка убил! – выдохнул Павел. – В спину выстрелил, подлюка!

– Потом, Лютый, потом! – схватил его за одежду Чечелев. – Взвод на тебе!

Словно очнувшись, Гусев с досадой подумал, что как командир он никуда не годится. Бросил всех, наплевал на боевой приказ, поддался сиюминутному порыву.

Они поползли к Лемешко. Клык мелко вздрагивал в агонии, на его спине расплылось большое кровяное пятно. Но вот он затих, расслабился, последний раз с хрипом коротко вздохнул и замер.

– Пусть земля тебе пухом! – прошептал Гусев, сознавая, что вряд ли им удастся по-человечески похоронить того, кого он уже привык считать другом.