Книга Оранжерейный цветок и девять растений страсти - Марго Бервин

Нашла ступку и пестик, висевший на гвозде, положила кусочек мандрагоры в миску и растирала, пока он не превратился в мельчайшую коричневую пыль. Я посыпала ею флен и перемешала. В эту игру можно играть вдвоем. Если корень работает, как обещал Армандо, я заставлю Диего возбудиться так же, как он возбудил меня.

— Цыпленок отличный. Армандо великий повар, когда хочет.

Мне пришлось признать, что цыпленок восхитительный: нежный и совсем не сухой, и меня больше не волновало, что я видела, как женщина в магазине сворачивала ему шею.

— Думаю, из Армандо вышел бы прекрасный повар. Если бы он захотел.

— Жаль, что ты не видел его любимое детище. Прачечная в Нью-Йорке была такая красивая.

— Может, однажды, — он улыбнулся, — я приеду к вам с Армандо и Сонали в Нью-Йорк.

Диего отложил цыпленка и зачерпнул полную ложку крема с флена. Не будучи предупрежден, он засунул всю ложку в рот.

Я продолжала есть, глядя одним глазом на цыпленка, а другим кося на Диего. Меня весьма развлекало то, как он ест приправленный флен.

— Хочешь, я оставлю тебе немного? Очень вкусно. Это фирменное блюдо Армандо.

— Нет, ешь сам. В холодильнике есть еще.

Я смотрела на Диего, пытаясь найти какие-нибудь обнадеживающие признаки, хотя понятия не имела, сколько времени требуется мандрагоре, чтобы начать действовать. Я откинулась на кушетке и повторила про себя слова Армандо: «Этот корень может придать сверхъестественную силу человеческому телу и разуму, известен как афродизиак, обладает, кроме того, лечебными и галлюциногенными свойствами, а также является средством, безмерно увеличивающим сексуальную потенцию».

Я уютно устроилась рядом с Диего, но, когда я склонила голову ему на грудь, его тело вдруг накренилось, и я упала на него. Он завалился на бок

Дигоксин

(известен еще как дигитоксин или дигиталис)

Этот широко известный сердечный препарат — кардиогликозид, используемый при лечении тахикардии, мерцательной аритмии предсердий, а также хронической недостаточности кровообращения. Найденный впервые в прелестном пурпурном колокольчике наперстянки и великолепных бархатно-черных крыльях бабочки данаиды монарха, дигоксин, возможно, самое прекрасное лекарство из когда-либо созданных.

— Диего! — закричала я, тряся его за плечи.

Он открыл глаза — мутные, затуманенные

— Не могу дышать, — произнес он медленно, дрожащим голосом. — Найди Армандо.

Пока я сидела, обняв его обмякшее тело, рассказ Армандо о мандрагоре вдруг всплыл у меня в памяти полностью.

«При неправильной дозировке он ядовит, будучи из того же семейства пасленовых, как и смертельно опасная белладонна».

Это была другая часть информации о мандрагоре. Та, которую я сознательно проигнорировала, завороженная магией первой.

Глаза Диего были закрыты, и я немилосердно трясла его за плечи. — Просыпайся! — кричала я. — Вставай!

Он не двигался. Потом открыл глаза, и они вдруг закатились так, что остались видны только белки.

Я бегала по дому, словно сумасшедшая, и звала Армандо. Ответа не было. Я выскочила на крыльцо. Рев ветра с океана был настолько сильным, что пришлось кричать изо всех сил. Я уввдела Армандо: он стоял, облокотившись на балконные перила второго этажа, голова его, как нимбом, была окружена созвездием Рыб, знака Диего.

— Диего плохо! — кричала я. — Он не может проснуться.

— Что?

— Я не могу разбудить Диего. — Я пыталась перекричать океан.

— Должно быть, ты очень хороша в постели! — прокричал он мне в ответ, но я услышала, как он сбегает вниз по лестнице, выложенной плиткой.

Армандо приподнял веки Диего и пристально посмотрел на них. Оглядел все в комнате, подмечая каждую деталь. Он искал причину болезни Диего и все-таки упустил ее. Я наблюдала за ним, притворившись, что ничего не понимаю. Он всегда мне доверял, не имея на то никаких оснований.

Я схватила корень мандрагоры со стойки и сунула отрезанные от корня гениталии прямо ему под нос.

— Ты не могла.

— Я перемолола кусочек и добавила ему в еду, чтобы заставить заняться со мной любовью. Должно быть, я добавила слишком много. Слишком много для него.

Как только эти слова сорвались с моих губ, я внезапно осознала, до какой степени была одержима желанием, смешивая снадобье словно старая карга.

Армандо схватил корень мандрагоры и кинулся к двери.

— Вы повезете его в больницу?

— Конечно, прямо сейчас и повезу. Ты что, не понимаешь, да мы ведь в джунглях. Лила, оставайся с ним и следи, чтобы он дышал. Если перестанет, дыши рот в рог. Ты справишься.

Пока Армандо не было, я, низко наклонившись и не отрывая глаз от лица Диего, следила за ним. Прохладной влажной тряпкой я протирала его тело, когда лихорадка, как мне казалось, усиливалась. Он сильно потел и бормотал что-то, но я не запомнила ни слова. Рев ветра оглушал, да еще неистово жужжали насекомые.

Армандо вернулся вместе с женщиной, которую я прежде не видела. Она была похожа на ту, что убивала на рынке цыплят. С длинными черными косами, уложенными вокруг головы наподобие птичьего гнезда, в ярко-синем платье и плоских кожаных сандалиях с ремешками, оплетавшими ноги до колен.

Она несла в руках что-то вроде клетки, обычной птичьей клетки, накрытой красно-бело-зеленым полосатым покрывалом.

— Лила, это Лурдес Пинто, мать Диего. Она — curandero, знахарка, или целительница, как я уже тебе говорил. Она пришла, чтобы лечить своего сына.

Я подошла пожать ей руку, но она не обратила на меня никакого внимания.

— Лурдес, — сказал Армандо, — это — Лила, женщина, которая, возможно, непоправимо искалечила твоего единственного сына.

Я уставилась на Армандо, не веря своим ушам.

— Я всего лишь прояснил ситуацию, чтобы все были в курсе происходящего. Так значительно лучше.

— Расскажи мне все, что случилось между тобой и моим сыном, и не упускай ни единой подробности, потому что я его мать, — обратилась ко мне Лурдес Пинто. — Я все равно узнаю, если соврешь.

Рассказывать, как обращался со мной ее сын, было для меня унизительно. Она же с ужасом узнала, что мы курили синсемиллу в трубке, которую она подарила сыну на день рождения, трубке, которая когда-то принадлежала ее отцу.

Когда меня полностью выпотрошили, она встала, не говоря ни слова. Подошла к Диего и поднесла руки к его коже, не касаясь и держа ладони в дюйме от тела, точно так же, как делал Диего со мной. Ладонями она исследовала каждый миллиметр. Она была сосредоточенна и бесстрастна.

— Кажется, она не так уж расстроенна, — прошептала я Армандо.