Книга "Млечный Путь, Xxi век", No 1 (38), 2022 - Леонид Александрович Ашкинази

улыбаясь в присутствии мрачного Гандерсона.

- У мистера Роквуда есть интересные соображения по вопросу, который нас всех интересует, - сказал Гандерсон. - Он считает, что наш друг Нэгл во многом заблуждается, возлагая главную вину за так широко распространенную технологическую глупость на современное образование.

Монтгомери сочувственно улыбнулся. Было очевидно, что Гандерсон пытался справиться с чем-то чрезвычайно мощным, и пока ему это не удается. Он вопросительно повернулся к молодому инженеру.

- Я всего лишь утверждаю, что многие молодые инженеры не могут позволить себе рисковать, - сказал Роквуд. - Как и я сам, большинство парней попадают в фирмы, где работают со старыми разработками, которые хорошо продаются. Они приобретают за двадцать тысяч долларов дом в приличном месте, который обойдется им вдвое дороже, потому что им придется платить за него тридцать или сорок лет. Они рассчитывают отправить своих детей в колледж - пока у них один или два, но они ожидают еще одного. Они не могут рисковать своим положением, приставая к главному инженеру, менеджеру завода или начальнику отдела продаж со своими оригинальными разработками, которые могут разрушить привычный и прибыльный бизнес, например, по продаже холодильников.

Поэтому при разработке новой модели они ограничатся добавкой нового масла для плавного закрытия дверцы. Или разместят конденсаторные трубки в стенках холодильника, чтобы можно было их менять каждый год. Затем, если по-настоящему осмелеют, то придумают что-то радикальное, например, вращающиеся полки, чем внесут реальный вклад в науку о сохранении продуктов питания!

Монтгомери рассмеялся.

- Совсем как с ситцевыми занавесками, которые провисели уже год или два.

Рокуэлл кивнул.

- Так сейчас обстоят дела. И я задаюсь вопросом, не происходит ли что-то похожее в авиационной промышленности? Никто, каким бы бизнесом он ни занимался, не захочет коренным образом менять свою продукцию, пока она продается. Это главный фактор, который все упускают из виду. И когда вносится изменение, оно должно быть по возможности минимальным, не нарушающим конструкцию. Каждый профессор в стране, обучающий новых инженеров, похоже, полон решимости сохранить это положение в глубокой тайне.

Гандерсон фыркнул.

- Если бы все действительно было так просто, не было бы и проблемы. - Он повернулся к Монтгомери. - Мне немного жаль, что я заставил тебя отправиться сюда со мной, Юджин. Я действительно думал, что у этих парней есть стоящие идеи. Не исключаю, они и в самом деле думают, что знают, как все это исправить. Но они просто не представляют, на что посягнули.

- Они не догадались, что мы будем сопротивляться?

- Вы когда-нибудь слышали о "времени парового двигателя"?

- Нет. А что это такое?

- Этот термин придумал какой-то мистик по имени Форт. Смысл его в том, что когда культура достигает точки, когда появляется потребность в паровом двигателе, он будет изобретен. И не имеет значения, кто это сделает, древнегреческий философ, Тим Уолт из Англии или Джо Доакус из Пуласки - паровой двигатель будет кем-то изобретен. И наоборот, если потребности в появлении парового двигателя нет, никто во всем мире не сподобится его изобрести, каким бы умным он не был.

Другие выразили эту мысль несколько изящнее, сказав, что невозможно подняться над своей культурой. Это то, что мы пытаемся, но не можем сделать.

- Если бы это было правдой, прогресс был бы невозможен. Кто-то обязательно должен подниматься над средним уровнем и таким образом тащить культуру за собой.

- Нет, нет... - Гандерсон стал раздражаться. - Возьмем, к примеру, математику. Математик строит свои идеи на фундаменте, который уже достигнут. Никто во времена Пифагора не собирался изобретать тензоры или кватернионы. Уровень культуры этого не позволял. Предположим, Эйнштейн родился бы в полинезийском племени. Как вы думаете, сумел бы он тогда написать свою работу по теории относительности?

- Э-э-э. Не имеет никакого значения, насколько мы умны или насколько отшлифовали наши мозги в Зеркале - мы не способны предпринять следующие шаги, которые обязательно бы сделали, если бы общая культура была готова к ним. Нельзя исключать, что это может произойти только через пятьдесят лет. Вы не можете игнорировать принцип времени парового двигателя.

- Так что же нам с этим делать? - спросил Монтгомери. - Сидеть сложа руки и ждать, пока не настанет время для наших паровых машин?

Гандерсон пристально посмотрел на него, понимая, что Монтгомери насмехается над ним. Майор тут же пожалел о своих словах.

- Я не это имел в виду - думаю, вы найдете ответ в Зеркале.

- Это именно то, что Нэгл предлагает мне! Вчера мы снова и снова обсуждали все это. А он только улыбался и просил меня посмотреть в Зеркало.

Монтгомери не знал, что ответить, на довод о времени парового двигателя. Может быть, человек и не может подняться над своей культурой. Однако ему не хотелось думать, что ему всегда придется болтаться на заданном кем-то среднем уровне. Но теперь он, по крайней мере, знал, что удерживает здесь Гандерсона! Интересно, что обнаружит инженер, когда посмотрит в Зеркало в поисках ответа?

Монтгомери с большой неохотой пошел на следующую встречу со своим собственным Зеркалом. Он чувствовал, что справился с результатами предыдущих попыток, достиг положения равновесия, которое не решался нарушить. Можно ли представить, с чем он столкнется в следующий раз? Признание собственной трусости и неадекватности казалось ему вполне достаточным решением.

Он надел шлем и немедленно попал в мир кошмаров. Он думал, что готов почти ко всему, что может показать Зеркало, но на этот раз его поджидало что-то новое.

Он уже научился, если можно так сказать, контролировать скорость своего погружения в изображение, и теперь старался по возможности осторожно нащупывать путь сквозь ошеломляющую неизвестность. Было трудно осознавать, что он попал в лабиринт собственного разума, выход из которого ему предстоит найти. И не мог поверить, что все тридцать пять лет жизни этот кошмар и ужас каждый день таился внутри него.

Казалось, что его органы чувств не могут больше нормально функционировать. У него не было ни глаз, чтобы видеть, ни ушей, чтобы слышать, ни пальцев, чтобы чувствовать. Вместо них появилось острое, восторженное осознание жизни, которое заполнило все его существо. И оно было настолько мощным, что казалось, что кроме него в мире никого нет.

А потом была смерть!

Он приближался к ней в течение долгих эонов, постепенно теряя чувство восторга. И когда вдруг понял, что это означает, он громко закричал. Постепенное угасание жизни выглядело так, словно огонь гаснет во всех клетках его организма,