Книга Секрет ее счастья - Клаудиа Дэйн

— Ты совсем не возражала? — спросила Амелия.

Тут Луиза перевела свой взгляд, который был устремлен на Блейкса к Амелии.

— А что, было похоже, что я возражала?

Возможно, в этом крылась некая помощь. Возможно, она вовсе не распутна. Луиза почувствовала, что в который раз вглядывается в Блейксли и взгляд ее снова и снова возвращается к нему, что, несомненно, уже становится своеобразной привычкой, с которой нужно совладать. Может быть, как-нибудь после свадьбы. Может быть, тогда все это сгладится.

Может быть, может быть, может быть…

Ничто в жизни не безнадежно, если прилагать усилия, чтобы осуществить все эти «возможно».

— Нет, — сказала Амелия, и взгляд ее стал подозрительно мягким и влажным, — ты выглядела так, будто… будто… Тебя это очень преобразило. В самом деле, ты такой не была, пока он не поцеловал тебя. Я не думала, что такое могло случиться, а ты? Ты чувствуешь себя по-другому?

Да, поскольку это случилось, Луиза чувствовала себя по-другому. Она чувствовала себя развратницей. Теперь она была такой же, как и все.

— Ей это совсем не навредило, — тихо сказал Айвстон.

— Я бы сказал, она даже похорошела, — подтвердил Крэнли.

— Постарайтесь замолчать, — ответил Блейкс. — Мне не очень хочется, чтобы вы обсуждали мою будущую жену.

— Я же твой брат, — возразил Крэнли.

— Вот именно, — сказал Блейксли. — Братья — не самые подходящие люди для обсуждения женщин, на которых собираются жениться.

— Зато всех прочих обсуждать не возбраняется, — подытожил Джордж.

— Возможно, — сказал Блейкс. — Но гораздо лучше не обсуждать женщин вообще.

— Что может быть лучше, чем оставить разговоры и просто обесчестить их поцелуями и жениться? — вставил Крэнли. — Все ясно!

По всей вероятности, его братьев невозможно было заставить не разговаривать о Луизе по крайней мере ближайший месяц. И похоже, их невозможно заставить не разговаривать с Луизой ближайшие две декады. В этот момент Блейкс осознал, что, показав братьям свою любовь к Луизе и радость от того, что он доведет ее к алтарю, он дал им пищу для разговоров до конца своих дней. Вряд ли это его порадовало, так как он предпочитал, чтобы частная жизнь оставалась таковой, а братья почаще помалкивали. Особенно — по поводу женщин. И определенно — по поводу его женщины.

Тем более его невесты.

Он не совсем понимал, как это произошло; что заставило Луизу столь охотно последовать за ним в Желтую гостиную (ведь это так легко было предотвратить!), а затем целовать его, как заядлая распутница, которую совсем нелегко остановить. Ему пришлось даже защищаться.

Блейкс предпочитал думать, что начал защищаться вовремя, давая ей предупредительный сигнал, желая уберечь Луизу от бесчестья. Но он не хвастался этим.

Он хотел ее, хотел долгие месяцы, которые уже не мог сосчитать. Обнаружить, что она тоже хотела его, хотя бы чисто физически, было несказанным счастьем, которого он до беспамятства желал. То, что она так явно хотела его физически, было лучшим вариантом, какой он только мог себе представить.

Блейксли нисколько не сомневался в том, что из Луизы получится очень страстная жена. Ее страстность во всех начинаниях была только к лучшему. Это было одной из чар, тем, что он всегда считал занимательным и даже интригующим — безрассудством в поступках. Как много знакомых ему женщин оказывались слишком предусмотрительными и правильными во всех отношениях! Взять, например, кузину Луизы Амелию — все так предсказуемо и так скучно.

Луиза не была скучной никогда.

Едва достигнув совершеннолетия, Блейксли обнаружил, что скука может стать слишком частым компаньоном и, упрочившись однажды в своих правах, очень неохотно покидает выбранную жертву. Совершенно точно было одно (хотя он уже о многом мог судить, думая об их будущем браке) — Луиза ему никогда не наскучит.

Никакого сомнения, что она будет его воодушевлять.

Точно так же, как воодушевляет его и сейчас.

Джошуа засмеялся, взглянув на слишком очевидно натянувшуюся ткань на древе жизни Блейксли, и разговор продолжился.

— Тебе придется его куда-нибудь скоро посадить, — сказал Джошуа.

— Проваливай обратно в Париж, Джош, — сказал Блейкс. — Ты слишком непристоен для Лондона.

— Поехали со мной, и мы будем сажать деревья вместе. Для этого в Париже очень плодородная почва, — сказал Джош, все еще посмеиваясь.

Блейкс повернулся спиной к братьям, которые теперь тихо посмеивались, и сказал отцу:

— Я уверен, болтовня утихнет за едой. Не вернуться ли нам к ужину?

Глава 17

Ужин был сокращен, горячие блюда остыли, чему никто не придал значения, зато сплетни подавались с пылу с жару. Еда могла подождать, а такое событие случалось раз в сезон в лучшем случае. То, что дважды за неделю две девушки из хороших семей были обесчещены в гардеробной Хайд-Хауса, было чем-то сверхъестественным в обычном понимании, и хотя оба события были абсолютно противоположны по существу, это, разумеется, никого не волновало.

Как и ожидалось, люди продолжали выходить из-за стола и исчезать в гардеробной, достаточно большой комнате, как и полагалось, но все-таки всего лишь гардеробной.

Хайды сочли необходимым поставить крепкого лакея на входе в гардеробную комнату из Желтой гостиной. Когда этого оказалось недостаточно, герцог приказал дворецкому назначить другого, побольше, на входе из спальни в гардеробную.

Да, вот до чего дошло.

Если бы и этого оказалось мало, оставалась только назначить плату за вход, хотя Хайды вряд ли обрадовались бы такой идее. С другой стороны, Молли в такой ситуации могла бы прийти к мысли, что если возможность получить выгоду появлялась сама собой, только дурак ею не воспользуется.

Вот что так нравилось Софии в Молли. Она не удержалась от соблазна предположить, что все дело в их американском воспитании, но тут же отбросила эту мысль как невероятную, так как они просто не могли получить одинакового воспитания.

София обвела внимательным взглядом стол, демонстрируя полное удовлетворение, что, как она знала, ужасно бесило Уэстлина, а ее заставляло улыбаться еще шире. Действительно, все так хорошо шло, что даже Уэстлин, попавшийся ей на глаза, казался душкой.

— Если девушка выйдет замуж сразу же, как только будет дано разрешение, то, кажется, я буду ей не нужен, — сказал Эденхем.

— Не говорите так, ваша светлость, — сказала София, попивая свое вино.

Сидящий по другую сторону широкого стола Эденхем вызывал в ней сочувствие своим умением все несколько преувеличивать. Идеализм и юношеское преувеличение были по-своему милы, но невозможно было постоянно терпеть их, как нескончаемую диету. Эти молодые девушки и их свадебные надежды, будучи изначально занимательными, вскоре начинали удручать.