Книга Малыш - Альфонс Доде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вы, конечно, понимаете, что первый экземпляр «Пасторальной комедии» принадлежал по праву Черным глазам, и я в тот же вечер отнес его им. Жак пошел со мной. Ему хотелось насладиться моим торжеством.
Гордые и сияющие, мы вошли в желтую гостиную. Там все были в сборе.
– Господин Пьерот, – обратился я к севенцу, – позвольте преподнести Камилле мое первое произведение. – С этими словами я вручил книжку милой маленькой ручке, задрожавшей от удовольствия. Если бы вы видели, с какой благодарностью взглянули на меня Черные глаза и как они засияли, прочитав на обложке мое имя! Пьерот отнесся к этому довольно холодно. Я слышал, как он спросил Жака, сколько такой томик приносит мне.
– Тысячу сто франков, – с уверенностью ответил Жак.
Они долго разговаривали о чем-то вполголоса, но я не слушал их. Я испытывал невыразимую радость, глядя, как Черные глаза опускали свои длинные шелковистые ресницы на страницы моей книги, а потом поднимали их, устремляя на меня восхищенный взгляд… Моя книга!.. Черные глаза!.. Всем этим счастьем я был обязан Маме Жаку…
В этот вечер, прежде чем возвратиться домой, мы пошли побродить по галерее Одеона, чтобы посмотреть, какой эффект производит «Пасторальная комедия» в витринах книжных магазинов.
– Подожди меня здесь, – сказал Жак. – Я зайду узнать, сколько продано экземпляров.
Я ждал его, расхаживая взад и вперед перед магазином, и украдкой посматривал на зеленую с черными полосками обложку книги, красовавшейся в витрине магазина. Через несколько минут Жак вернулся, бледный от волнения.
– Дорогой мой, – сказал он. – Одна уже продана! Это хорошее предзнаменование…
Я молча пожал ему руку. Я был слишком взволнован, чтобы что-нибудь ответить ему, но в глубине души я говорил себе: «Есть в Париже человек, который вынул сегодня из своего кошелька три франка, чтобы купить это произведение твоего ума; кто-то теперь его уже читает, судит тебя… Кто же этот “кто-то”? Как хотелось мне с ним познакомиться»… Увы! На свое несчастье, мне предстояло узнать его очень скоро…
На другой день после выхода в свет моей книжки, когда я завтракал за табльдотом рядом со свирепым мыслителем, в залу вбежал Жак. Он был очень взволнован.
– Большая новость! – объявил он, увлекая меня на улицу. – Сегодня в семь часов вечера я уезжаю с маркизом… В Ниццу, к его сестре, которая находится при смерти… Возможно, что мы пробудем там долго… Не беспокойся… На твоей жизни это не отразится… Маркиз удваивает мне жалованье, и я буду высылать тебе по сто франков в месяц… Но что с тобой? Ты побледнел. Послушай, Даниэль, не будь же ребенком! Вернись сейчас в зал, кончай свой завтрак и выпей полбутылки бордо, чтобы придать себе бодрости. А я тем временем побегу проститься с Пьеротами и потом зайду к типографу, напомнить ему, чтобы он разослал экземпляры твоей книги по редакциям газет и журналов… Каждая минута на счету… Увидимся дома в пять часов…
Я глядел ему вслед, пока он быстрыми шагами спускался вниз по улице Сен-Бенуа, затем вернулся в ресторан. Но я не мог ни есть, ни пить, и полбутылки бордо осушил за меня философ. Мысль, что через несколько часов Мама Жак будет от меня далеко, сжимала мне сердце. Как ни старался я думать о моей книге, о Черных глазах – ничто не в силах было отвлечь меня от мысли, что Жак скоро уедет и что я останусь в Париже один, совсем один, совершенно самостоятельным, ответственным за каждый свой поступок.
Он вернулся домой в назначенный час. Сильно взволнованный, он тем не менее притворялся очень веселым и до последней минуты не переставал проявлять все великодушие своей души и всю свою горячую любовь ко мне. Он думал только обо мне и о том, как бы лучше устроить мою жизнь. Делая вид, что укладывает свои вещи, он осматривал мое белье, мое платье.
– Твои рубашки вот в этом углу, видишь, Даниэль, а рядом, за галстуками – носовые платки…
– Ты не свой чемодан укладываешь, Жак, ты приводишь в порядок мой шкаф.
Когда было покончено и с моим шкафом, и с его чемоданом, мы послали за фиакром и отправились на вокзал. Дорогой Жак давал мне всякого рода наставления.
– Пиши мне часто… Присылай все отзывы, которые будут выходить о твоей книге, особенно отзывы Гюстава Планша[39]. Я заведу толстую тетрадь в переплете и буду их туда вклеивать. Это будет «золотой книгой» семьи Эйсет… Кстати, ты ведь знаешь – прачка приходит по вторникам… Главное же – не давай успеху вскружить себе голову… Нет сомнения, что успех будет большой, а успех в Париже – опасная вещь. К счастью, Камилла будет охранять тебя от всяких соблазнов… Главная же просьба, дорогой мой Даниэль, это чтобы ты ходил почаще туда и не заставлял плакать Черные глаза.
В эту минуту мы проезжали мимо Ботанического сада. Жак рассмеялся.
– Помнишь, – сказал он мне, – как мы проходили здесь пешком, ночью, месяцев пять тому назад… Какая разница между тогдашним Даниэлем и теперешним!.. Да, ты далеко ушел вперед за эти пять месяцев!..
Добрый Жак искренне верил, что за это время я далеко ушел вперед, и я тоже, жалкий глупец, был убежден в этом!
Мы приехали на вокзал. Маркиз был уже там. Я издали увидел этого курьезного маленького человечка с головой белого ежа, расхаживавшего подпрыгивающей походкой по залу.
– Скорее! Скорее! Прощай! – сказал Жак. Охватив мою голову своими большими руками, он несколько раз крепко поцеловал меня и побежал к своему мучителю.
Когда он скрылся из виду, меня охватило странное ощущение. Я почувствовал, что вдруг сделался меньше, слабее, боязливее, точно брат, уезжая, увез с собой мозг моих костей, всю мою силу, смелость и половину моего роста. Окружавшая меня толпа пугала меня. Я опять превратился в Малыша…
Надвигалась ночь. Медленно, самой длинной дорогой, самыми безлюдными набережными возвращался Малыш на свою колокольню. Мысль очутиться в этой опустевшей комнате удручала его. Он предпочел бы остаться на улице всю ночь до самого утра, но нужно было идти домой.
Когда он проходил мимо швейцарской, его окликнули:
– Господин Эйсет, вам письмо….
Это был маленький, изящный, раздушенный конверт с адресом, написанным женским почерком, более мелким, чем почерк Черных глаз… От кого это могло быть?.. Поспешно сломав печать, Малыш прочел при свете
