Книга Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана) - Шаршеналы Абдылбаев

кому прикажешь молчать?

Очень скоро и сам он переменился. Отсутствие детей он ощутил после смерти жены с особой горечью. Подумает об этом, и вздох вырывается из груди. Жарко становится, тошно становится.

Даже любимую работу забросил, — не шил. Но и дома уже не отлеживался. Облюбовал себе высокую сопку, взбирался на нее. Даже по ночам некоторые его видели там.

— Уж если человек так падает духом, считай, пропал он, — вздыхала Жумагуль.

— Да и утешить его нечем, — в тон ей говорил Сапарбек. — Но ничего. Сам же и придет в себя, успокоится. Дай срок. Думаешь, легко на старости одному оставаться?

— О чем ты говоришь? — возмущалась Жумагуль. — А мы? Мы разве чужие?

— Чужие? А про это ты слышала: "Сам угаснешь, пусть имя твое не погаснет"? Не переживает он, но-твоему, бездетность?

— Откуда мне знать? — отвечала Жумагуль и вздыхала.

Да, отошел старик от мирских дел. Единственно с кем он не расставался теперь — с конем Байгеторы. Конь был его гордостью, призовым участником многих скачек. Оправданно иосил кличку — Байгеторы. Призовой гнедой. Дружба у них была крепкая. Когда хозяин взбирался на вершину, то и Баигеторы следовал за ним неизменно. Лошадь, она ведь тоже к хозяину приглядывается. Хозяин затоскует — и конь погрустнеет. Куда только его горделивость подевалась, отличающая истинно степных скакунов? Он тоже теперь как бы осиротел, понурился. Бросал робкие, вопрошающие взгляды на хозяина.

А старик в свою очередь еще более огорчался, когда видел Байгеторы понурым.

— Да с тобой-то что? — говаривал он, гладя его по холке. — Молод ты. Все у тебя впереди. Я что, — меня в пример не бери. Осталось мне жить не больше чем старому барану.

Байгеторы в такие минуты, казалось, еще внимательнее глядел на него. И во взгляде Найзабай как бы читал: "Какая мука быть рядом с тобой в тяжелое для тебя время! Я полагал, что ты из булата, а выходит, не так…"

— Эй, животное, брось печалиться! — вскрикивал Найзабай. Делишь со мной горе — ценю. Но брось хандрить!

А Байгеторы поднимает в ответ голову. Поднимает голову и смотрит окрест. Точно показывает: гляди, мол, — жизнь продолжается… Мы с тобой еще не один приз возьмем.

И еще с кем отдыхал душой Найзабай — так это с босоногими чертенятами Сапарбека. Дети сами всегда тянулись к старику, и недоумевали теперь, почему старик так изменился, хотя после смерти Аппаккыз еще больше привязались к нему.

— Ну, почему ты не смеешься, как раньше? Посмейся, — упрашивал его старшой племянник.

— Цыц! — обрывал его старик. — Не рехнулся я еще! — и хватал мальчугана на руки. Хватал и целовал, целовал. А потом вздыхал, говорил: "О господи, увижу ли я тебя джигитом!"

— Увидишь!

— Да сбудутся твои слова!

— А что мы? — приставали тут младшие.

— И вас я люблю, целую тысячу раз.

Старик садился на корточки и обнимал разом всех троих.

* * *

Однажды Найзабай, накинув на себя давно не ношенный им наряд, сел спешно на Бейгеторы. Перед самым отправлением шепнул Сапарбеку доверительно, что навестит родственников Аппаккыз и пробудет там день-два, а в случае необходимости задержится подольше…

Через неделю Найзабай вернулся не один. Как приехал, созвал почтенных людей аула, попросил благословения. Глаза его изучающе наблюдали за гостями. Он говорил тихо, сбивчиво: "Недолго мне жить осталось, а старость в одиночестве — гиблое дело. От безделья и сытости казахи раньше по нескольку раз женились, а я по нужде, по необходимости…".

Самый старший из аксакалов в бархатном чапане прокашлялся и сказал деловито:

— Разве что утаил ты это дело от нас, а так нечего говорить… Согласны мы с тобой…

— Без надежды только черт, говорят. Как знать, — доброму делу никогда не поздно свершиться, — произнес второй.

И только один из них, Перне, по своему обыкновению выразил недовольство:

— Поспешил ты, Найзаке. Мог бы годовых поминок по Аппаккыз дождаться, а потом уж и жениться. Что люди скажут, на смех тебя поднимут.

С Перне они издавна и слова не могли произнести без крика. И было от чего: Перне таил зло на Найзабая — крепко досадил ему тот в свое время, когда не пожелал Перне идти в колхоз. С тех пор точно бес вселялся в него, когда заходила речь о Найзабае. Вот и сейчас подпустил шпильку, а к чему? Дело-то решенное, возражай-не возражай…

Как ни ранило Найзабая напоминание об Аппаккыз, но сдержался он, сказал только:

— Без дурного слова покоя тебе нет!

— И правду скажешь — не угодишь! — бросил зло Перне. — Забывающий о духе усопших да сгинет с глаз, говорили в старину.

— Вон из дому, проклятый! — вскипел Найзабай. — Вон!

Гости притихли. Знают, что напрасно пытаться урезонить старика.

Чай остыл в чашках. Люди за столом точно оцепенели. Оразбике тоже побледнела.

Старик помолчал некоторое время и с улыбкой сказал:

— Этот проклятый завсегда так. Надо ведь кому-то испортить настроение…

Гости вздохнули облегченно, точно груз тяжелый свалился с плеч. Отошло у старика. Только Перне еще, видать, не успокоился.

— Унижай меня, унижай, все тебе славы больше, — съязвил он.

— Ну, если и тебя я унизить могу, считай, что мой конь — впереди, — сказал Найзабай, светлея лицом.

Оразбике собрала чашки, ополоснула их, стала наливать чай заново.

— Можешь сочни закладывать! — привстав, крикнул Сапарбек Жумагуль, хлопотавшей у очага на улице. По тут и сама Жумагуль появилась с горой дымящегося мяса на блюде.

Раз уже принесли мясо, чай, естественно, остался в стороне. Когда гости расправились с мясом, дастархан накрыли снова. Тут Найзабай сказал:

— Разница в годах у меня с невесткой большая. Но Оразбике вот, перед вами. Она возражения не имела…

Помолчал немного и добавил:

— Муж ее, богом данный, разбился с лошади. Два года чтила память… Она — близкая родственница старухи моей. Совета у вас не прошу. Хотел, чтобы знали вы…

— Свет мой, — сказал аксакал в бархатном чапане, восседавший на почетном месте, обращаясь уже к Оразбике. — Под хороший свод ты вошла. Хорошие люди живут здесь. Оба брата — честные труженики. Мир вам да совет. Когда жены дружны, так и мужья их в мире, — все от тебя зависит, голубка.

На том и закончен был разговор.

* * *

Жизнь, погасшая было в старике, затеплилась вновь: вернулся Найзабай к мирским заботам.

И вот — Оразбике мучилась сегодня схватками.

Вчера еще подметил Найзабай недомогание подруги. Но любопытства не выказал, набрался терпения, смолчал. Только вечером поинтересовался вскользь;

— Как ты?

Оразбике точно ждала этого вопроса.

— Подоспел, видно, срок, — ответила она.

Улыбаясь, он снял почему-то верхнюю одежду и бросил