Книга Смерть чистого разума - Алексей Королев

достойное лишь осуждения. Меж тем насколько проще было бы раскрывать преступления – а ведь раскрытое преступление делает мир лучше, – если бы обыватель стремился побольше разузнать о своём соседе по дому… или по пансиону.

Они провозились, должно быть до полудня: Маркевич раскладывал на кровати и полу вещи, Целебан добросовестно вёл в записной книжке реестрик. Даже с учётом того, что большую часть экипировки Тер, вероятно, унёс с собой, набралось изрядно. Одних ботинок – «английские, пехотные», – сказал Целебан – было три пары, а ведь в чём-то Тер ушёл и явно не в гимнастических тапочках (они тоже имелись в комнате). Свитер, несколько рубашек, непромокаемый жакет длиной до колена, фотоаппарат (Маркевич не глядя мог сказать, что это должен быть «брауни», и не ошибся), стальные крючья, кожаные перчатки, длинный шарф, чистая толстая тетрадь c клеймом берлинской фабрики, ледоруб – другой, не тот, что Тер уронил в пропасть («сволочь, сволочь»), тёплое шерстяное бельё, какие-то деревянные колья неизвестного ни Целебану, ни Маркевичу назначения, дорожное одеяло и подушка-думка и, наконец, атлас, с вырванными страницами – нетрудно было сообразить, что они относятся к кантонам Во и Женева.

– Судя по всему, в Цюрих он бежать не собирается, – заметил Маркевич.

– Чтобы бежать в Цюрих, карта не нужна. Достаточно денег, чтобы купить билет на поезд. Кстати, вы тоже не видите тут денег?

– Ни сантима.

Целебан черкнул в книжке.

– Кроме того, господин Маркевич, ваш хитроумный сосед вполне мог специально вырвать эти страницы, чтобы таким немудрящим способом ввести следствие в заблуждение. Атлас вовсе не велик и не тяжёл, особенно на фоне остального груза, чтобы нельзя было взять его с собой.

Второй раз за это утро Маркевич был вынужден признать полную правоту инспектора Целебана.

Книги и бумаги Тера – кроме атласа – были уложены в один из двух чемоданов и сперва показались Маркевичу не представляющими интереса. «Ежегодник Русского Горного общества» за 1905 год, пара дешёвых путеводителей по Германии и Швейцарии, связка гостиничных счетов и использованных железнодорожных билетов, несколько открыток с видами Женевы и Лозанны, справочник по ремонту велосипедов на французском (тут Маркевич слегка удивился), прошлогодняя «Нива» без половины страниц, наконец, на самом дне – томик Куприна. «Поединок». Кончик сложенного в закладку листа выглядывал из середины книги, Маркевич достал его машинально, также машинально развернул и тут же сложил обратно. Ничего более он, впрочем, не успел, потому что рука Целебана, узкая, с массивным золотым перстнем на мизинце, уже протянулась к нему.

– Что там у вас?

– «Поединок». Читали? Это Куприн.

– Нет, не читал, – ответил Целебан. Он взял книгу в руки, вытащил закладку, не разворачивая положил на стол, потряс томик, держась за корешок, бросил её обратно на дно чемодана и когда Маркевич уже было мысленно выдохнул с облегчением, всё же развернул листок.

Он был чист, только в верхней части косым размашистым почерком было написано

Das Programm der kaukasischen millitanten Organisation der Föderalsozialistischen Partei[18]

Целебан хмыкнул, сложил лист – не узкой закладкой, а просто вчетверо и убрал в карман:

– Что ж, давайте на этом закончим. Мы славно потрудились, однако не сделано ещё и трети сегодняшнего урока. Составите мне компанию ещё раз? Судя по шуму внизу, плотники вернулись.

– Какие плотники?

– Которых мадемуазель Бушар должна была привести из деревни. Чтобы отремонтировать лестницу.

* * *

Маркевич ожидал увидеть целую артель, но плотников оказалось всего двое, судя по всему, были они отец и сын. Мадам Марин категорически отказывалась впустить их в дом до тех пор, пока они не как следует не отряхнутся, и только вмешательство доктора, вышедшего из кабинета в сопровождении Лавровой (она тут же отправилась наверх), спасло дело. Из других постояльцев имелся только Шубин – живой памятник тому самому нелюбимому Целебаном человеческому нелюбопытству – он занимал свой обычный наблюдательный (или, скорее, командный) пункт на террасе.

– Доктор, – сказал Целебан, перекинувшись со старшим из плотников двумя словами, из которых следовало, что работа закончена, – позовите господина Склярова и пройдёмте в эту вашу Ротонду.

– Да он уж там, – отмахнулся Веледницкий. – Совсем старик плох, всё рвётся первым войти.

– Ну, положим, это ему не удастся, – загадочно ответил инспектор и они маленьким отрядом (Целебан впереди, плотники в арьергарде) двинулись в сторону Ротонды.

И Веледницкий и Целебан оказались совершенно правы в своих умозаключениях. Перед новой, соломенного цвета лестницей, лежавшей наверху на своём обычном месте, стоял Николай Иванович. Вид у него был прежалкий. Во-первых, новая лестница, не будучи укреплённой на полозьях, была для старика слишком тяжела, чтобы он мог самостоятельно спустить её вниз. Во-вторых, помимо технических препятствий имелось и человеческое в лице капрала Симона, с важным видом стоявшего тут же и пресекавшего все попытки Склярова сдвинуть лестницу. Третьим участником сцены был Шарлемань – он подпирал каменную ограду и, как показалось Маркевичу, ухмылялся.

«А он-то что тут делает? Подрабатывает добровольным сотрудником полиции? Интересная фильма».

Николаю Ивановичу всё же удалось первым спуститься вниз – плотники придерживали лестницу наверху, – но в Ротонду он благоразумно решил не входить, предоставив эту честь инспектору. Инспектор же вовсе не торопился. Спустившись ровно на две ступеньки, Целебан начал осматривать скалистую стену – и довольно быстро нашёл.

– Смотрите, господин Маркевич, как интересно.

Маркевич – он был ещё наверху – с неожиданным для самого себя бесстрашием лёг прямо на край колодца и заглянул внутрь. То, на что показывал Целебан, действительно было интересным – глубокая пробоина явно искусственного происхождения, такая, которую – ни Целебану ни Маркевичу не нужно было более пяти секунд на размышление – оставляет, например, альпинистский колышек.

– Скажите, господин Маркевич, – сказал Целебан прямо с лестницы, – чего вам не хватало среди вещей Тер-Мелкумова?

Маркевич на минуту задумался.

– Да много чего, господин Целебан. Ледоруба того же или, вот, кольев. Я не настоящий горовосходитель и не очень хорошо разбираюсь в снаряжении.

– Нет, господин Маркевич, нет. Всё много проще. И для этого не нужно быть горовосходителем. Там не было верёвки. Ни клочка верёвки.

– Верёвки? – переспросил снизу Скляров.

– Да, господин Скляров. Хорошей пеньковой верёвки – а ещё лучше льняной. Говорят, сейчас делают такие, что и двадцать пудов способны выдержать.

Они спустились.

– Скажите, господин инспектор, – помедлив, спросил Маркевич, – когда вы давеча опечатывали Ротонду, следов этих кольев не было?

– Ну разумеется, нет.

Герб был всё так же перевёрнут вверх ногами, и Маркевич ещё раз остановил свой взгляд на обоих дикарях-щитодержцах. «Господи, наконец, сообразил, что мне это напоминает. Интересно, когда в Герольдии составляли это дополнение к